arrow-downcheckdocdocxfbflowerjpgmailnoarticlesnoresultpdfsearchsoundtwvkxlsxlsxyoutubezipTelegram
Венский кружок:
Часть 3
Автор:   Дмитрий Миронов
Художники:   Марина Иванкова , Анна Азарова

Решающим событием в политической истории Венского кружка стал роспуск Общества Эрнста Маха (ОЭМ). В 1933 г. внутриполитическая ситуация в Австрии радикально изменилась. В повседневность врывались национал-социалистический террор и антисемитские бесчинства. В марте 1933 г. парламент был лишен власти, и через государственный переворот утвердился право-диктаторский режим во главе с федеральным канцлером Энгельбертом Дольфусом. Новый режим видел свою цель в том, чтобы противостоять как национал-социализму, так и социал-демократии. Прежнее либеральное правовое государство рухнуло, и на его месте возник авторитарный «клерикал-сословный» порядок, с помощью которого старые правящие круги надеялись защитить свои привилегии и отразить угрозы как справа, так и слева. Были распущены и запрещены Республиканский шуцбунд и Союз свободомыслящих. Был создан «Отечественный фронт», в котором собрались все, кто готов был поддерживать Дольфуса и соглашался с его лозунгом «Австрия превыше всего, если только этого хочет». В 1934 г. положение стало еще хуже. 12 февраля начались бои между участниками шуцбунда и правительственными войсками. Кровавое поражение вооруженных рабочих предопределило и политическую судьбу социал-­демократических институтов. Полностью было уничтожено легальное движение рабочих — вплоть до мелких спортивных организаций. Тысячи людей попали в тюрьму, многие избежали этого, успев вырваться за границу. Все денежные средства и всё имущество рабочих организаций были арестованы. И вот, 23 февраля авторитарными «клерикал-фашистскими» властями силой было распущено ОЭМ: официальным предлогом стал запрет социал-демок­ратической партии. Собственно, в обвинительном документе утверждалось, что «Общество Эрнста Маха, как повсеместно известно, работало и продолжает работать на социал-демократическую партию».

Против закрытия ОЭМ Шлик написал два отчаянных письма. 2 марта 1934 г. он отправил в дирекцию венской полиции то «деполитизированное» письмо, в котором объявил «просто случайным обстоятельством», что «некоторые из ученых, интересовавшихся устремлениями общества, принадлежали той партии». Этот беспомощный, «политически близорукий» протест, решительно осужденный Карнапом и Нейратом, оказался столь же бесполезным, как и сообщенные во втором письме сведения, приводя которые Шлик надеялся доказать отсутствие каких-либо политических амбиций у него и его друзей. «Я лично никогда не согласился бы на то, чтобы стать главой общества, которое преследует политические цели. Чтобы мне, как философу, сохранить независимость своих мнений при всех обстоятельствах, я никогда в своей жизни не становился членом партии, тем более социал-демократической. Всякая партийно-политическая деятельность мне крайне противна, и я должен признаться, что мне было бы очень обидно, если бы общество, главой которого я являюсь, было распущено именно из-за подобной деятель­ности». Оба письма не получили ответа. 2 мая 1934 г. решение о запрете вступило в силу.

Шлик назвал «своего рода трагикомедией» то, что именно он оказался руководителем «политически неблагонадежного» общества. Комедийным при этом было то обстоятельство, что в письме к «господину федеральному канцлеру д-ру Дольфусу» от 1 июля 1933 г. Шлик выражал «сердечное чувство благодарности и симпатии», приветствуя тем самым совершившийся государственный переворот. Более того, Шлик даже вступил в «Отечественный фронт», поскольку ему, как «австрийцу по самоопределению», было «весьма радостно наблюдать, с какой деятельной силой ведомое Вами [Дольфусом — Д.М.] правительство пытается наделить нашу страну и наше государство тем значением, каковое причитается им в силу особенно ценных свойств этого народа». Поэтому он просто отказывался понимать, почему ОЭМ, которое он, как председатель, представлял, было запрещено.

Очень скоро Шлик осознал, что он крайне смутно видел политику режима Дольфуса. Буржуа с аристократичными манерами, либерал-космополит, сократический философ, он воспринимал и приветствовал только защитную функцию новой формы правления, какое-то время способной противостоять национал-социалистической угрозе, и он отчего-то не мог разглядеть, что вместе с тем устранялась парламентская демократия и уничтожались все органы рабочего движения. Подобные «жертвы» представлялись ему меньшим злом в сравнении с мощным натиском национал-социализма, противодействовать которому надо было «всеми средствами».

Не только в силу таких взглядов и таких действий Шлик (вместе с Вайсманом) был отнесен к правому, консервативному крылу Венского кружка. Для себя он считал обязательным надысторическое, автономистское понимание философии и науки; как ученый, он не желал связываться с «низовой» партийной и повседневной политикой. О характере убеждений Шлика говорит его небольшая, опубликованная уже после смерти книга «Природа и культура», написанная специально против германского национал-социализма. Эта работа позволяет нам вполне ясно увидеть тот гуманизм, пацифизм, космополитизм, в целом — антифашизм либерального интеллектуала, который обязывал вступать в конфронтационные отношения с достойным презрения европейским фашизмом, но при этом позволял только беспомощно выражать свое несогласие.

В этой исторической ситуации политическое сознание левого крыла (Карнап, Нейрат, Хан, Франк, Цильзель) было много острее и существенно отчетливее. Запрет ОЭМ для них окончательно подтвердил, что борьба, которую Венский кружок вёл «против суеверий, теологии, метафизики, традиционной морали, капиталистической эксплуатации рабочих и т.д.», не может происходить исклю­чительно на теоретическом поле автономной философии и науки. Противостояли несовместимые практические решения — быть «за» или «против» конкретной политической позиции, связанной с вполне определенным способом миропонимания. И решающую роль здесь играли внетеоретические ценности, лежащие далеко за пределами сфер чистой науки и строгой философии.

Итак, требовалось решить: быть «за» социал-демократию или «против», быть «за» фашизм или «против». В высшей точке конфронтации, в 1934 г., появилась маленькая работа Карнапа «Борьба против метафизики и теологии», в которой этот известный симпатизант демократического социализма брался показать неизбежность следующего, предваряющего всякое научное исследование, выбора: либо со всей ответственностью согласиться нормативно выводить долженствование из бытия, практику из теории, либо признать строгое различие между теоретическими вопросами и практическими решениями. Теоретические вопросы предполагают, что высказывания, в которых мы формулируем ответы, проверяются на истинность опытно-научным способом, тогда как практические вопросы предполагают, что в соответствующих ситуациях мы решаемся на осуществление какого-то действия. Мы не можем заменить ответственное решение беспристрастным научным познанием, даже если получаемое знание эмпирически обосновано и логически корректно. Поэтому, кстати, по мысли Карнапа, политико-просветительская практика «венцев» не должна полагаться непосредственным следствием их научного мировосприятия или их социальной теории. Научное познание может предоставить некоторую информацию о причинах и последствиях социальных и политических действий. Но оно не может заменить собой сам выбор, совершаемый в конкретной ситуации. То, чего Венский кружок хотел добиться политически, было так же «вне теоретической области науки», как и то, против чего они боролись.

Однако признание границы, разделяющей теоретические вопросы и практические решения, не позволяет занять «нейтральную» или безразличную позицию, не дает права на нерешительность. В этом отношении все участники Венского кружка, с которыми сознавал свое единство Карнап, сделали свой выбор. Признание научного миропонимания и соответствующих масштабов теоретической рациональности до некоторой степени также подталкивало к занятию определенной стороны в политическом противостоянии. С удивительной ясностью об этом говорил Карнап в (логико-эмпирической) «Борьбе против метафизики и теологии»: «Теоретически можно доказать только то, что при определенных обстоятельствах философская и религиозная метафизика есть опасный наркотик. Если иным нравится его вкус, то теоретически мы не можем их опровергнуть. Но это нисколько не означает, что нам должно быть безразлично, что люди выбирают в данном случае. Мы можем предоставлять теоретические разъяснения о происхождении и действии наркотика. И далее, через призывы, воспитание, образцы мы можем воздействовать на практическое решение людей в этом вопросе. Только при этом мы должны сознавать, что это воздействие лежит вне теоретической области науки».

Венский кружок проиграл не философское сражение, а политическое. Его активная просветительская работа в итоге не удалась, но виной тому были не внутренние теоретические проблемы научного миропонимания, а существенное превосходство клерикал-консервативного и авторитарно-антидемократического противника, для которого деятельность кружка, институционально оформленная в ОЭМ, представляла серьезную опасность. На примере истории Венского кружка и ОЭМ мы учимся тому, что борьба философий — больше, чем столкновение аргументов, больше, чем обоснование суждений и опровержение доводов. Знакомясь с судьбой венского позитивизма, мы узнаем о деяниях людей, отважившихся на приключения борьбы, с надеждой предугадывавших «дальнейшее развитие», но утерявших все свое влияние. С потерей влияния эти люди также вскоре были вынуждены покинуть страну в поисках новых перспектив: они рассеялись в эмиграции.

Уже в 1931 г. Фейгель, еврей по происхождению, покинул Вену и эмигрировал в США. Он достаточно хорошо сознавал, что всё более и более заметное распространение антисемитских настроений (которые проникли даже в университет) не оставляло ему шансов на работу. В 1934 г., после февральских событий, Нейрат, как политически активный участник кружка, бежал в Гаагу. Его «Общественный и экономический музей» был досмотрен полицией и вскоре закрыт. После неожиданной смерти Хана никто уже не занимал его кафедру. В декабре 1935 г. Карнап покинул Прагу, куда он переехал в 1931 г., и эмигрировал в США. В июне 1936 г. был убит Шлик. Его преемником стал католический философ Алоис Демпф. В начале 1937 г. Поппер бежал из Вены в Новую Зеландию. В том же году эмигрировал Менгер. В 1938 г., после аншлюса Австрии к Германскому рейху, покинуть страну решился Вайсман, которого уже в 1936 г. уволили из биб­лиотеки философского института, вопреки настойчивым возражениям Шлика. Бежал он в Оксфорд. В Вене остался Крафт, лишенный какой-либо возможности преподавать. В 1938 г. он устроился библиотекарем, но скоро оставил эту работу и вынужденно вышел на пенсию. Последним из участников кружка Вену покинул Гёдель. В 1940 г. ему удалось выехать за границу. По транссибирской железной дороге он добрался до Маньчжурии, а затем на корабле переправился в Сан-Франциско.

Примечательно, что эта дезинтеграция существенно дополнялась всё возрастающей интернационализацией. Логический эмпиризм постепенно утрачивал общественное влияние в Австрии, но при этом одновременно получал международное признание. С большим интересом к нему отнеслись в США, однако здесь он быстро свелся к логике и теории науки. Кроме того, был учрежден влиятельный журнал «Философия науки», издававшийся совместно Карнапом и Фейглем, создавались новые исследовательские центры, формировались новые места в высших школах, в список обязательных для изучения дисциплин была включена теория науки. Все эти события могут служить индексом международного признания венского позитивизма.

Международные связи закреплялись еще в «мирные» годы. В коллоквиумах Шлика (тех самых, по четвергам вечером) и «математических коллоквиумах» Менгера активное участие принимали заграничные философы, благодаря которым и завязывались тесные отношения с мыслителями из других стран. Благодаря Тарскому были налажены контакты с группой польских логиков из Варшавы (Лукасевичем, Лесневским, Котарбинским, Айдукевичем). Благодаря Куайну в США венским позитивизмом стали интересоваться Чарльз Моррис и Эрнест Нагель. Благодаря Айеру установились отношения с английскими философами (Гильберт Райл, Сьюзен Стеббинг и др.). В Скандинавии друзьями Венского кружка стали Аке Петцель, Арне Нэсс, Йорген Йоргенсен, Эйно Кайла.

О том, что логический эмпиризм в тридцатые годы привлекал внимание не только мыслителей из Центральной Европы, можно судить по успеху больших международных конгрессов, над организацией которых неустанно трудился Нейрат. Отчеты о конференциях публиковались в журнале «Познание». После пражской «Предварительной конференции международного конгресса по единой науке», с сентября 1934 г., начал подготавливаться «I-ый международный конгресс по единой науке», который прошел в сентябре 1935 г. в Париже. Участие приняли более 170 человек из более чем 20 стран, было прочитано более сотни докладов. Открыл конгресс Бертран Рассел. Интересные «заметки на полях» оставил Фейгель. Приведем одну его историю. «Айер, который не знал Рассела лично, и я представились Расселу. Я заметил: ‘‘Можно сказать, что мы Ваши интеллектуальные внуки’’. В своей характерной манере Рассел тут же спросил: ‘‘И кто отец?’’ — ‘‘У нас их трое’’ — заметил я, — ‘‘Шлик, Карнап и Витгенштейн’’. (Общий смех)». II-ой международный конгресс состоялся в июне 1936 г. в Копенгагене. Через год — новая встреча, и опять в Париже — «Конференция международного конгресса по единой науке». На этой встрече было решено выпускать «Международную энциклопедию единой науки» (совместно над ней работали Нейрат, тративший на нее все свои силы, Карнап, Гемпель, Франк, Йоргенсен, Луи Ружье). «Энциклопедия» долго была важнейшим печатным органом логического эмпиризма. IV-ый международный конгресс, посвященный, в основном, теме «язык науки», состоялся в июле 1938 г. в Кембридже (Англия). V-ый конгресс прошел в Кембридже (США, штат Массачусетс) через несколько дней после начала Второй мировой войны и был посвящен в основном проблемам логики науки. Последний конгресс, VI-ой, состоялся в 1941 г. в Чикаго.

Итак, дезинтеграция Венского кружка исторически совпала с успешной интернационализацией логического эмпиризма. Международное признание дорого обошлось. Разгон ОЭМ и эмиграция участников Венского кружка привели к тому, что научное миропонимание лишалось австро-марксистского и народно-просветительского идейного контекста, вырывалось из почвы, питавшей его в период габсбургской монархии и первой австрийской республики, и «окончательно» превращалось в стерильную, «деполитизированную» логику науки (которая, правда, впоследствии под влиянием других традиций, в том числе американского прагматизма, обнаружила тенденцию к либерализму).





Рассылка статей
Не пропускайте свежие обновления
Социальные сети
Вступайте в наши группы
YOUTUBE ×