Недавно вышедшая книга Дмитрия Борисовича Волкова «Свобода воли. Иллюзия или возможность» [1.] посвящена вечной философской проблеме. Говоря это, я не имею в виду, что свобода воли — это проклятая тема, по которой никогда не будет сказано ничего нового и обсуждение которой представляет собой вечное повторение одних и тех же аргументов. Наоборот, я имею в виду, что проблема свободы воли такова, что философствование о ней не нуждается ни в каком дополнительном оправдании. Тем более не нуждается в обосновании актуальности выбранной темы (позвольте использовать такое формальное выражение) тот философ, который встает на защиту свободы. Ведь угроз ей существует великое множество; некоторые из них наш автор весьма красочно описывает во Введении книги, некоторые только перечисляет. В конце концов, все эти угрозы для свободы воли должны быть устранены: «Итогом книги, — как пишет Волков, — является доказательство возможности свободы и моральной ответственности, то есть вывод о том, что события нашей жизни — не просто ирония судьбы» (с. 31).

Книга состоит из трех глав, и такая ее структура может быть объяснена по-разному. Сам автор привязывает их к трем главным происходящим из философии опасностям, угрожающим свободе воли: физикализму, детерминизму и событийному каузализму. В ответ на эти угрозы Волков предлагает собственные теории: в первой главе — ментальной каузальности, во второй — свободы воли, в третьей — тождества личности. В каждом из этих разделов нейтрализуется одна из угроз. Однако уже из перечисления тем, которым посвящены главы, видно, что собственно свободе воли посвящена только вторая глава, а первая и третья представляют собой своего рода обрамление — и весьма богатое — для главной темы книги. Выбор двух других тем, конечно, не случаен: анализ того, как я могу действовать свободно, предполагает исследование того, как вообще возможно действие, и того, кем является действующий и, что немаловажно для автора книги, несущий ответственность за свои действия агент. Таким образом, совместное рассмотрение тем ментальной каузальности, свободы воли и тождества личности представляется верным шагом.

Как утверждает сам автор, в книге используется «комплекс методов аналитической философии» (с. 31), но среди них особенно выделяется один — метод мысленных экспериментов, или «насосов для интуиции» (intuition pumps), как их называет Дэниел Деннет. Автор книги придает особое значение этому методу: в каждой главе есть по крайней мере один авторский мысленный эксперимент, служащий для подтверждения выводов. Использование таких инструментов имеет явные положительные стороны: мысленные эксперименты наглядны, кратки, убедительны; в отличие от длинных и формализованных аргументов они понятны читателям, не являющимся профессиональными философами. Но нужно упомянуть и их недостатки: «Эти инструменты мышления, — отмечает Деннет, — редко устанавливают некоторую определенную позицию — твердую “аксиому” будущего исследования, но скорее предлагают стóящую кандидатуру на определенную позицию, правдоподобное ограничение будущего исследования, которая сама может быть пересмотрена или полностью отброшена, если кто-то сможет показать, почему с ней нужно так поступить» [Dennett 2013, 13]. Таким образом, главное применение мысленных экспериментов — негативное: они нужны для сужения области исследования, отбрасывания неудачных решений. Однако Волков использует метод мысленных экспериментов для подтверждения своих выводов. Ввиду этого можно заключить, что «решения», предлагаемые автором, — это лишь рабочие гипотезы, основания для принятия которых у нас есть только до тех пор, пока у нас нет лучших вариантов. Разумеется, автор может возразить, что бремя поиска таких решений лежит на его критиках, что, безусловно, верно; но один важный вывод из этого обсуждения методологии мысленных экспериментов можно сделать: по-видимому, этот метод не может гарантировать достижения автором заявленной цели — доказательства возможности свободы воли и моральной ответственности.

ВОЗРАЖЕНИЕ К АРГУМЕНТУ «БИБЛИОТЕКА ПЕРВЫХ ИЗДАНИЙ»

В первой главе книги Волков стремится примирить тезис о каузальной эффективности ментальных свойств с тезисом физикализма. Главным его аргументом в этом разделе является мысленный эксперимент «Библиотека первых изданий»: этот аргумент должен показать, что высокопорядковые свойства могут быть каузально эффективны, и при этом их каузальная действенность не может быть редуцирована к каузальной действенности фундаментальных свойств. Поскольку я собираюсь критиковать этот аргумент, я позволю себе привести развернутую цитату с его изложением:

«Представим, что в Марракеше живет старый биб­лиотекарь, который посвятил свою жизнь коллекционированию древних философских книг. <...> Биб­лиотекарь знает историю каждой философской книги в мире и может датировать абсолютно любую работу. Поэтому в его библиотеке нет ни одного произведения, которое было бы не первым изданием. К этому вопросу он относится особенно щепетильно. И вот в его день рождения на его столе оказываются две совершенно одинаковые книги. Это — отсутствующее в его коллекции произведение, подарок от его друга, коллекционера из Рабата. Книги абсолютно идентичны. Это — полные физические дубликаты. Увидев подарок, старый библиотекарь улыбается, внимательно их рассматривает, а потом одну книгу ставит на биб­лиотечную полку, а другую требует отослать своему знакомому обратно в Рабат. Как объяснить такое странное поведение — ведь библиотекарь собирает все первые издания философских книг? <...> Я считаю, что это объяснение — каузальное. Оно выявляет причину различной траектории книг. <...> Книги являются физическими объектами. У них есть физические свойства. И они могли бы выступать носителями каузальных закономерностей. Но в предложенном мной случае они не имеют каузальной эффективности. Дело в том, что книги, по условиям эксперимента, являются физическими двойниками, то есть в физическом отношении ничем не отличаются друг от друга. И тем не менее они оказываются в разных местах: одна — в Марракеше, а другая — в Рабате. Причиной различий их траекторий служит не какое-то их физическое свойство, а каузальная история, свойство “быть первым изданием философского трактата” или, что более точно, реляционное отношение между конкретным экземпляром книги, ее местонахождением и воспоминаниями библиотекаря. <...> Это реляционное свойство в данной интерпретации каузально действенно» (с. 119–121).

Мое возражение состоит в том, что этот аргумент ведет его автора к принятию локального интеракционизма — теории, которую он критикует (с. 66–75). Локальный интеракционизм может быть охарактеризован следующим набором тезисов: (а) ментальные состояния существуют; (б) ментальные состояния каузально эффективны, то есть влияют на поведение; (в) ментальные состояния локально не супервентны на физических. Эти положения в целом совпадают с характеристикой локального интеракционизма, которую дает Волков на страницах 56–57. Автор книги согласен с тезисами (а) и (б), осталось показать, что аргумент «Библиотека первых изданий ведет автора к принятию тезиса (в). Кратко это можно сделать таким образом: свойство «быть первым изданием» было бы локально супервентно на физических свойствах книги-оригинала, если бы воспроизведение всех ее физических свойств гарантировало и воспроизведение свойства «быть первым изданием»; но это не так по условиям мысленного эксперимента: книга-подделка физически неотличима от оригинала. На такую краткую формулировку моего возражения быстро найдется ответ в приведенной цитате: «быть первым изданием» — это реляционное свойство, отношение между (i) физическими свойствами книги, (ii) ее местоположением и (iii) воспоминаниями библиотекаря. Если мы воспроизведем все это, то, очевидно, будет воспроизведено и свойство «быть первым изданием». Чтобы обосновать правомерность своего возражения, я попытаюсь показать, что релят (iii) неважен для вывода Волкова, а воспроизведение одних только (i) и (ii) ведет к (в).

Для этого нам нужно поэкспериментировать с самим этим мысленным экспериментом: «покрутить ручки», «попереключать тумблеры». Деннет, рассматривающий мысленные эксперименты как своего рода механизмы, использует подобные метафоры, говоря об исследовании свойств мысленных экспериментов: чтобы понять, как устроен аргумент, нужно понять, из каких частей он состоит, и то, какую роль каждая из них играет. Подобные манипуляции с конкретным мысленным экспериментом могут показать, что он ведет вовсе не к тому выводу, на котором настаивает автор аргумента, и именно при помощи таких манипуляций Волков критикует четырехступенчатый аргумент Перебума (с. 201–212). Если сам автор использует такой метод для критики другого мысленного эксперимента, то это позволено и мне.

Сначала попытаемся разобраться, какие параметры важны для этого мысленного эксперимента. Например, то, что библиотекарь живет именно в Марракеше, очевидно, несущественно. Важны, по-видимому, следующие условия: (1) в момент t существуют две книги — А и Б, и, соответственно, они занимают разные места; (2) А и Б имеют разную каузальную историю: А — это первое издание, а Б — это подделка; (3) в момент t А и Б физически идентичны; (4) в момент t существует библиотекарь, который знает историю каждой книги. Давайте протестируем условие (1): важно ли, что существует именно две книги и что они занимают разные места? Не достаточно ли будет одной? По-видимому, это условие не является обязательным. Предположим, что (1’) в момент t существует только книга А. Тогда к тому выводу, к которому приходит автор мысленного эксперимента, можно было бы прийти, приняв такую посылку: (продолжение 1’) вместо книги А могла бы существовать книга Б; при этом должны приниматься условия (2) и (3). Я хочу обратить внимание также на то, что для аргумента безразлично, примем ли мы тезис (1’) или (1’’):

1’) в момент t существует только книга А, вместо книги А могла бы существовать книга Б;

1’’) в момент t существует только книга Б, вместо книги Б могла бы существовать книга А.

Применим излюбленный прием философов, работающих с мысленными экспериментами: сконструируем пару возможных миров. Пусть мир W_А будет таким, что в нем удовлетворяется условие (1’), а мир W_Б — таким, что в нем верно (1’’). В W_А и в W_Б удовлетворяются условия (2) и (4). Условие (3) при этом также следует модифицировать. Изначально оно касалось книг А и Б, существующих в одном мире. (3’) тогда будет гласить, что в момент [2.] t А и Б существуют в разных мирах и являются физическими двойниками. Поясню, что это означает: в W_А библиотекарь получает только книгу А и, поскольку он знает, что это оригинал, оставляет ее себе. При этом, если бы он получил книгу Б, которая была бы физически идентичной А, он не оставил бы ее себе. В мире W_Б все наоборот.

Перейдем к условию (4): нужен ли библиотекарь со своими воспоминаниями? Анализ Волковым свойства «быть первым изданием», который предполагает существование библиотекаря, мне кажется не вполне удовлетворительным. Разве для реализации свойства «быть первым изданием» должен существовать кто-то, кто знает, что это — первое издание? Разве в случае гибели всех разумных существ книга А не останется первым изданием, а книга Б — подделкой? Эпистемическое условие, которое выдвигает автор, представляется слишком жестким. Однако, не желая отказываться от него полностью, я предлагаю переформулировать его так:

Если в данном случае трактовать знание как истинное убеждение, то это условие будет не только необходимым, но и достаточным для того, чтобы книга Х была первым изданием. Таким образом, предположение существования библиотекаря также не является необходимым для мысленного эксперимента. Далее мы можем модифицировать условие (4) в (4’):

(4’) в момент t соблюдается (Э); разумного существа (библиотекаря), упоминаемого в (Э) в действительности нет.

Таким образом, показано, что релят (iii) неважен для реализации свойства «быть первым изданием».

Сконструируем возможные миры W_А’ и W_Б’, заменив в описаниях миров W_А и W_Б условие (4) на условие (4’). В обоих этих мирах в момент t библиотекаря нет [3.]. Допустим, что незадолго до t он умер от старости. При этом в W_А’ и W_Б’ соблюдается (Э). Каким будет мир W_А’? В этом мире существует только книга А — первое издание. В момент времени t она попадает в кабинет библиотекаря, которого в момент t уже нет. При этом верно, что, если бы библиотекарь был жив, то он знал бы, что перед ним первое издание, и он оставил бы его себе. В мире W_Б’ существует только книга Б — подделка. В момент t она попадает в кабинет библиотекаря; и если бы библиотекарь был жив, то он знал бы, что перед ним подделка, и он не оставил бы ее себе.

Предположим, что в момент t регионы миров W_А’ и W_Б’, в которых находятся книги А и Б, не отличаются также и другими физическими свойствами [4.]. Пусть это будут достаточно большие регионы. Скажем, наша галактика и ее двойник. Тогда эти регионы в W_А’ и W_Б’ в момент t будут полностью физически идентичны. Это означает также и то, что местоположения книг относительно других частей этих регионов одинаково. (Можно возразить, что положение книг относительно других частей миров может быть различным. Да, это так, но для получения вывода относительно локальной супервентности нам достаточно принимать в расчет только некоторую часть мира.) Таким образом в мирах W_А’ и W_Б’ имеются идентичные друг другу реляты (i) и (ii).

Однако, следуя логике мысленного эксперимента, мы должны признать, что некоторые высокоуровневые свойства, реализованные в этих частях двух возможных миров, будут различаться: книга А, существующая в W_А’ в момент t, — это первое издание, а книга Б, физически полностью идентичная А и существующая в W_Б’ в момент t, — это подделка. Будут ли различаться каузальные [5.] свойства А и Б в двух возможных мирах? Да, будут. Книга А обладает таким свойством: в случае, если она окажется у библиотекаря, если таковой существует, это станет причиной [6.] того, что он оставит ее себе. Для книги Б верно следующее: в случае, если она окажется у библиотекаря, если таковой существует, это приведет к тому, что он не оставит ее себе. Таким образом, свойство «быть первым изданием» локально не супервентно на физических свойствах.

В ответ на это рассуждение Волков может попытаться показать, что его аргумент вовсе не ведет к локальному интеракционизму, и кажется, что этот путь наиболее перспективен. Различие между локальным интеракционизмом и теорией автора можно легко показать на примере сравнения миров W_А’ и W_Б’: в момент t они приходят к одному и тому же физическому состоянию, однако имеют разную каузальную историю; с точки зрения локального интеракционизма возможно, что у этих миров будет разное будущее; но Волков не может принять этот вывод и должен утверждать, что невозможно, чтобы у этих миров было разное будущее. Но это как раз и показывает, что в теории Волкова высокоуровневые свойства, наподобие свойства «быть первым изданием», не несут никакого каузального различия, а значит, они каузально нерелевантны! Таким образом, автор должен либо принять локальный интеракционизм, либо признать, что мысленный эксперимент «Библиотека первых изданий» не ведет к тому выводу, на котором он сам настаивает.

ВОЗРАЖЕНИЕ К КОНЦЕПЦИИ ТОЖДЕСТВА ЛИЧНОСТИ ВОЛКОВА

Мое следующее возражение будет гораздо лаконичнее. Автор книги защищает неклассическую теорию тождества личности — нарративный подход. Перед тем как приступить к изложению этой теории, он разворачивает против трех классических подходов — психологического, биологического и субстанциального — целую батарею аргументов, среди которых он приводит собственный мысленный эксперимент «Аргумент пяти трансплантаций» (с. 261–266). Критика классических подходов, приводимая автором, довольно сильна и может считаться достаточной для того, чтобы приступить к поискам лучшей теории. Таковой Волков считает нарративизм. В отличие от классических теорий нарративизм не пытается ответить на вопрос о реидентификации личности и вместо этого отвечает на вопрос о ее характеризации (с. 299). Но из этого, очевидно, следует, что классические и нарративный подходы занимаются разными проблемами, и их нельзя сравнивать. Отказ от классических подходов на основании того, что они не могут решить одну проблему, в пользу нарративного подхода, который вместо нее решает совсем другую проблему, представляется методологически ошибочным. Прежде чем делать это, возможно, стоило бы показать, что проблема реидентификации личности вообще нерешаема, например, доказав, что классические подходы исчерпывают все возможные решения и что все они неудовлетворительны. Но, разумеется, этого автор не обязан был делать. Гораздо более существенным недостатком представляется другое: перед тем, как принимать нарративный подход, необходимо было проанализировать другие варианты ответа на вопрос о характеризации личности; например, выяснить, не содержится ли решение этой проблемы в классических теориях. И если бы таких решений не нашлось, или они оказались бы неудачными, можно было бы остановиться на нарративном подходе как на лучшем варианте решения проблемы характеризации. Но поскольку этого не делается, у нас не обнаруживается никаких оснований принимать нарративную концепцию вслед за автором.

ВОЗРАЖЕНИЕ К ЗАКЛЮЧЕНИЮ

Приведенные выше возражения не относятся к теме, которую автор считает главной для своей работы, — теме свободы воли. И я должен признать, что ко второй главе у меня нет существенных упреков, чего нельзя сказать о взглядах Волкова на свободу воли и ответственность в целом. Виной всему Заключение книги. В этом коротком разделе (с. 338–352) автор рассуждает о том, какой подход к ответственности лучше всего согласуется с его теорией: ретрибутивизм или консеквенциализм? И его вывод практически обесценивает все его рассуждения на предшествующих страницах: он отдает предпочтение консеквенциализму. Дело в том, что Волков бросает значительные усилия на опровержение аргумента манипуляции Перебума (с. 201–212) в пользу несовместимости детерминизма и моральной ответственности (с. 195 и след.). Перебум критикует моральную ответственность в определенном смысле. «Вот этот смысл: агент ответственен за действие, когда оно относится к нему так, что он заслуживает порицания, если понимает его моральную неправоту, и заслуживает уважения или, быть может, похвалы, если понимает его моральную правоту. Заслуженность, о которой здесь идет речь, является базовой в том смысле, что агент морально ответственен, то есть заслуживает порицания или уважения, просто потому, что совершил действие (при условии восприимчивости к его моральному статусу), а не в силу последствий этого действия или существующих моральных конвенций» [Перебум 2016, 60]. Волков приводит эту цитату на странице 193. Перебум подчеркивает, что предметом его критики является не консеквенциалистская концепция ответственности; более того, он считает, что такой вид ответственности совместим с детерминизмом [Перебум 2016, 82–96]. Если автор книги защищает ответственность в этом смысле, то зачем он ломится в открытую дверь и спорит с Перебумом? Получается, что этот спор представляет, скорее, спортивный интерес: Волков показывает, что аргумент Перебума плох, однако не оспаривает его главных выводов. То же можно сказать и о цели, поставленной во Введении: показать совместимость детерминизма и возможности альтернативных действий. Показано, что они совместимы, но это не имеет никакого значения, ведь для приписывания ответственности в консеквенциалистском смысле это и не важно. Соответствующие выводы можно распространить и на понятие свободы: свобода в компатибилистском смысле возможна, но она нам не нужна, ведь для консеквенциалистской ответственности она не требуется, а какое у нее может быть другое применение, кроме как совершение ответственных поступков?

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Чтобы охарактеризовать мое общее впечатление от книги Волкова, я воспользуюсь цитатой из «Энциклопедии философских наук». Гегель говорит об истине: «Если дух и душа человека еще здоровы, то у него при звуках этого слова должна выше вздыматься грудь» (§ 19). То же самое можно сказать и о свободе. Я предполагаю, что с моим духом и душой все в порядке, однако после прочтения книги моя грудь осталась на месте. Это впечатление могло бы быть другим, если бы не неожиданные замечания автора в конце книги. Хотя, возможно, само существование этой книги является лучшим доказательством человеческой свободы. Декарт считал, что ошибки — это результат злоупотребления свободной волей. Если приведенные мной выше возражения верны, то автор книги действительно доказывает, что воля человека свободна.

Примечания:

[1.] 1. См.: Волков Д. Свобода воли. Иллюзия или возможность. М.: Карьера Пресс, 2018. Ссылки без указания источника в настоящей работе приводятся по этому изданию.

[2.] Момент времени t должен определяться относительно пространственно-временной структуры конкретного мира: t(W_А) в W_А и t(W_Б) в W_Б. Книга А в момент t(W_А) в W_А является физическим двойником книги Б в момент t(W_Б) в W_Б. Для простоты далее я не буду приводить подобный анализ для каждого упоминания момента времени, хотя в каждом случае он подразумевается.

[3.] Для обоих миров в t(W_А’) и t(W_Б’), соответственно, верно, что соблюдается (Э) и что библиотекарь — разумное существо, упоминаемое в (Э), — отсутствует.

[4.] Регион^А в t(W_A’) в W_A’ является физическим двойником региона^Б в момент t(W_Б’) в W_Б’.

[5.] Под каузальными свойствами я понимаю каузально релевантные свойства, то есть, приблизительно, такие свойства, которые не являются лишь коррелятами других свойств, а сами несут каузальное различие. Автор книги часто использует понятие каузальной эффективности свойств, но нигде не поясняет, что он имеет в виду. Полагаю, что мое понимание каузальной релевантности примерно соответствует понятию каузальной эффективности, используемому Волковым.

[6.] Для целей данной статьи можно считать, что некоторое событие является причиной другого события, если первое является необходимым условием наступления второго. Полагаю, что такое понимание причинности не было бы оспорено Волковым: ведь, защищая то, что ментальные события могут быть причинами, он не может утверждать, что причина — это всегда достаточное условие наступление действия.