В статье рассматривается то, как обосновывали принцип причинной связи событий А. Майнонг, А. Хёфлер и Н. Гартман. Статья делится на три части. В первой обсуждается определение понятие причины, из которого исходили Майнонг и Хёфлер. Во второй анализируется «субъективное» обоснование принципа причинности, предложенное Хёфлером. В третьей разбирается «объективный» аргумент Майнонга и интерпретация этого аргумента Гартманом.

В нашей статье речь пойдет об одном из эпизодов в истории обсуждения проблемы каузальности — о том, как на вопросы вида «О чем мы говорим, когда называем нечто причиной?», «Откуда мы знаем, что нечто является причиной?» или «По какому праву мы принимаем нечто за причину?» пытались ответить два представителя Грацкой философской школы, А. Майнонг и А. Хёфлер, а также один феноменолог, Н. Гартман. Заметим, что нашу статью можно подвести не столько под рубрику «история метафизики», сколько под рубрику «история эпистемологии». Однако начнем мы все же скорее с метафизического вопроса — «Что есть причина?», — а потом перейдем к собственно эпистемологическим темам. Такое движение оправдывает то, что от принятых определений причинности во многом зависит, как будет обсуждаться эпистемологическая сторона проблемы каузальности и, в частности, какого рода обоснования будут находиться для каузального принципа.

1. ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПОНЯТИЯ ПРИЧИННОСТИ

Рабочее определение понятия причины (используя которое, можно произвести определения всех других связанных понятий) Майнонг предложил в работе 1882 г. «Юмовские исследования — 2». Исходил он из того, что у нас нет прямого перцептивного доступа к каузальным отношениям: причинность не воспринимается нами ни вне нас, ни в нас самих. Чтобы определить понятие причины, нам надо обратить внимание на то, в каких случаях и при учете каких требований применяется понятие причины. Согласно Майнонгу, мы применяем его в тех случаях, когда наше внимание привлекает начавшееся событие — когда нечто начинает существовать (нечто начинает происходить). Научное же применение понятия причины ограничивается тем обстоятельством, что предложение, в котором выражается соответствующий каузальный закон, должно быть «всеобщим и необходимым». Простой повторяемости сочетания событий недостаточно, и далеко не всякий регулярный антецедент научно объясняемого события будет считаться причиной: повторение двух совмещенных во времени событий может происходить совершенно случайно, «дескриптивно» неразличимые возможные миры «номологически» могут быть очень разными (о применимости такой метафоры к подходу Майнонга см. [Chrudzimski 2007, 69–72]). А. Хёфлер так выражал этот принципиальный для Майнонга момент: наша готовность применить к некоторой последовательности событий понятие каузальности зависит от нашей готовности признать, что в такой последовательности присутствует необходимость [Höfler 1922, 353].

Любопытно, что Майнонг и Хёфлер обращали внимание на разные компоненты определения и делали в связи с этим разные оговорки. Хёфлер выделял такой компонент, как «последовательность во времени». То, что этот компонент не может не присутствовать, объясняется самим происхождением понятия причинности: такое понятие появилось у нас в силу потребности ориентироваться внутри временящихся процессов, а именно в силу стремления отличать те из них, которые связаны друг с другом «необходимо», от тех, которые лишь «случайно» следуют друг за другом. Однако в некоторых случаях, наиболее интересные из которых — случаи сосуществования и взаимного действия физических и психических процессов, для объяснения возникающих здесь отношений зависимости требуется учесть то обстоятельство, что процессы происходят одновременно. Хёфлер, а также Х. Эренфельс, предлагали в связи с этим дополнить традиционное понятие «сукцессивной каузальности» понятием «симультанной каузальности».

Майнонг обращал внимание на такой компонент определения, как «необходимость». Сложность для Майнонга заключалась в том, что «необходимые» отношения, кажется, постигаются нами только в достоверно («аподиктически») очевидных суждениях, а суждение о наличии каузального отношения лишено очевидности (лишено потому, что в такого рода суждения всегда встроены экзистенциальные утверждения, и Майнонг, как ученик Брентано, полагал, что достоверно судить мы можем лишь о существовании объектов внутреннего опыта, а в отношении объектов внешнего опыта наше суждение всегда будет иметь только презумптивный характер). Усугубляло эту сложность то, что перед Майнонгом возникало некоторое подобие дилеммы: посредством индукций мы устанавливаем то обстоятельство, что в данном сосуществовании нескольких событий присутствует необходимость; однако, если необходимость в этом сосуществовании действительно присутствует, она должна усматриваться a priori и никакие индукции, по всей видимости, нам тогда не требуются. То, что дилеммы на самом деле нет, Майнонг и Хёфлер показывали классическим способом — предлагая некоторые дистинкции. О них мы и поговорим в следующем разделе.

2. ОБОСНОВАНИЕ КАУЗАЛЬНОГО ПРИНЦИПА У ХЁФЛЕРА

Требуется внести несколько уточнений: во-первых, прояснить понятие необходимости, во-вторых, раскрыть различие в эпистемических характеристиках суждений. Майнонг (по крайней мере, до 1915 года) и Хёфлер понимали модальные свойства как специфические реляционные свойства предметов. Возможность, например, понималась как свойство предмета, которым тот обладает в силу его особого отношения — отношения совместимости — к другому предмету: в утверждении «Возможно, завтра пойдет дождь» говорится о возможности завтрашнего дождя и эта возможность связана, например, с определенной вероятностью прогноза погоды; в этом смысле возможность одного обстоятельства («положения дел») определяется его, обстоятельства, совместимостью с («неисключаемостью») другими обстоятельствами («положениями дел»). Необходимость понималась как реляционное свойство, которое имеется у предмета в силу его, предмета, зависимости от другого предмета. Иными словами, Майнонг (по крайней мере, до 1915 года) и Хёфлер определяли понятие необходимости через понятие зависимости. Зависимость они трактовали как асимметрическое и транзитивное отношение. Заметим, что Хёфлер отказывался признавать «внутренние» различия между видами необходимости: виды необходимости (например, необходимость бытия/необходимость мышления) различаются не как виды отношения, а в силу различия видов элементов, между которыми имеется зависимость. О некоторой неоднозначности позиции Майнонга после 1915 года по этому частному вопросу и по общему вопросу об определении модальностей мы скажем ниже.

Второе уточнение позволит нам непосредственно указать на «решение» той «дилеммы», о которой шла речь выше. Есть одна примечательная особенность брентанистской эпистемологии: учение об истинности как объективном свойстве суждения (продукта ментальной активности) редуцировалось брентанистами к учению об очевидности как «субъективном» коррелятивном свойстве суждения (ментального акта). При этом Майнонг и Хёфлер различали понятие очевидности и понятие достоверности: очевидность — «всего лишь» субъективная коррелятивная характеристика суждения («того, что судится»), тогда как достоверность — характеристика когнитивной установки суждения, нечто вроде «твердой убежденности». С очевидностью может быть связана как достоверность, так и «вероятность» (Wahrscheinlichkeit): «очевидно вероятное» суждение обладает таким свойством, в силу которого оно «лишено полной убедительности» и может трактоваться как правильная догадка, в противоположность «догадке наобум»; предметом такого суждения может считаться «логически оправданная вероятностная пропозиция». К понятию «очевидных вероятных» суждений Майнонг пришел, размышляя о «суждениях памяти», которые лишены достоверности, но которым мы при этом доверяем (доверяем настолько сильно, согласно Майнонгу, что даже для верификации воспоминаний с помощью дневниковых записей все равно прибегаем к каким-то суждениям памяти). Множество «очевидных вероятных» суждений Майнонг и Хёфлер находили в науках (по примеру Милля, говорившего о доверии к внешнему миру): например, в основе научного исследования лежит доверие к простоте «окончательных» законов природы («simplex sigillum veri»).

Учитывая приведенное различие, мы можем теперь сказать: суждения о наличии какой-то зависимости между членами некоторой последовательности, выявленной индуктивным способом, т. е. суждения о присутствии необходимости в индуктивно установленном сосуществовании объектов лишены достоверности. Однако отсутствие достоверности Майнонг и Хёфлер интерпретировали как всего лишь недостаток знания о способе, каким функционирует зависимость, о «внутреннем устройстве» отношения, в силу которого последовательность становится необходимой, о «как» необходимого сосуществования; такой недостаток знания не устраняет очевидности суждений о том, что необходимость присутствует, что имеется необходимое сосушествование.

Внесем еще одно уточнение: согласно Майнонгу и Хёфлеру, надо различать специальные каузальные суждения и общий каузальный принцип (allgemeine Kausalgesetz). Специальное каузальное суждение — каждое суждение, которое своим результатом имеет утверждение того, что, поскольку данная совокупность U вещей, состояний и процессов полна, необходимо наступает начало данного реального процесса W. Общий каузальный принцип может быть нестрого сформулирован так: «Каждое начало имеет причину», «Нет ничего, что начиналось бы беспричинно», «Ничто не начинается без причины». Исследование эпистемических характеристик каузальных суждений, определение их значимости и оправдание их применимости зависит от того, имеются ли в виду специальные каузальные суждения или общий каузальный принцип. Сложности возникают именно в связи с общим каузальным принципом.

Специальные каузальные суждения не лишены характера «вероятной очевидности»: из множества утверждений о причинах данного явления не все признаются оправданными и не все отвергаются как неоправданные. Но на чем основывается очевидность специальных каузальных суждений? Простейшим, непосредственнейшим поводом для применения понятия каузальности служит то, что мы замечаем какие-то регулярные последовательности. Возникает вопрос: по какому праву мы не ограничиваемся наблюдениями, с помощью которых фиксируем, что процесс W всё то время, которое он наблюдался, своим регулярным предшественником имел процесс U, и формируем убеждение, что U есть необходимый антецедент, причина W? Для ответа на вопрос Хёфлер предлагал сравнить и оценить с точки зрения объяснительного потенциала две гипотезы ([Höfler 1922, 705]):

(1) Допустим, что U есть необходимый антецедент W, тогда имеется разумное основание считать, что U не может не существовать во всех тех случаях, когда существует и W;

(2) Допустим, что U не есть необходимый антецедент W, тогда нет разумного основания считать, что U не может не существовать во всех тех случаях, когда существует и W.

Гипотеза (1) о предполагаемом присутствии необходимости способна объяснить фактическое наличие регулярности, а противоположная ей гипотеза (2) оставляет этот факт необъясненным. Имевшаяся в прошлом регулярность нуждается в объяснении, и гипотеза (1) оказывается предпочтительнее гипотезы (2) потому, что дает нам возможность объяснить эту регулярность.

Примечательно, что такое оправдание частных каузальных суждений нельзя распространить на каузальный принцип как таковой. Снова рассмотрим две гипотезы:

(1*) Для всех начинающихся процессов верно то, что не может не иметься их необходимый антецедент;

(2*) Не для всех начинающихся процессов верно то, что не может не иметься их необходимый антецедент.

Можно попытаться показать преимущество гипотезы (1*) над гипотезой (2*) схожим рассуждением о лучшем объяснении. Однако требующуюся разницу между гипотезами таким способом мы не установим. Хёфлер пытался это разъяснить с помощью следующего примера [Höfler 1922, 711–712]. Мы много раз могли на опыте убедиться, что выстрел в сердце приводит к смерти; соответственно, если принята гипотеза (2*), то кажется, что такое опытное знание не обладает «логическим достоинством», в силу которого о каком-то будущем случае выстрела в сердце мы оправдано бы знали, что он приведет к смерти. В этом смысле, если бы мы в случаях применения оружия руководствовались только запретом на убийство, у нас не было бы разумных оснований категорически запрещать стрелять в сердце. Примечательно в связи с этим, что к таким же практическим следствиям мы придем, если примем гипотезу (1*). Согласно гипотезе (1*), смерть, которая следует за выстрелом в сердце, не может произойти беспричинно; при этом мы совсем не обязаны усматривать причину именно в выстреле — каузальный принцип как простой регулятив лишь предписывает нам постоянно уточнять и перебирать различные специальные каузальные суждения в поисках того, которое могло бы быть правильным в данном случае. Наблюдая за тем, как после выстрела в сердце наступает смерть, мы все еще не будем знать, только ли выстрел является причиной.

Из брентанистов-друзей Майнонга на бесполезность каузального принципа указывал Х. Эренфельс [Ehrenfels 1916, 7–8]. Из бесконечного потока событий мы выхватываем лишь определенные цепи, звенья, нити следующих друг за другом частичных причин и частичных действий и пытаемся в них отыскать объяснения регулярностям. Фактический, положительный успех такого рода исследований никак не зависит от применения каузального принципа. Скорее мы исходим из того, что Вселенная как-то структурирована, что мир «артикулирован», обладает свойством «каузальной расчлененности» (kausale Gliederung).

Хёфлер, однако, полагал, что каузальный принцип в науках неустранимо присутствует и является одним из тех непосредственных очевидных и вероятных общих суждений, которые не могут быть строго обоснованы, но которые могут быть оправданы. Сложности в оправдании каузального принципа производны от сложностей, связанных с применимостью понятия «необходимости». Первое, на что, согласно Хёфлеру, надо обратить внимание — это некоторый психологический факт: мы склоняемся к тому, чтобы различать между случайным и не-случайным (в данном случае = необходимым, то есть зависящим от чего-то) и мы ищем ответы на вопрос «Почему наблюдается регулярное сосуществование?». Замечая то, что S и P существуют вместе в k случаях, мы допускаем, что между каждым S и его P имеется зависимость; наша уверенность растет с ростом числа k и может, по Хёфлеру, рассматриваться как прямая функция этого k; даже если k=1, какая-то уверенность уже должна иметься.

Некоторое дополнительное оправдание нашей склонности думать о необходимости при наблюдении регулярностей Хёфлер усматривал в формуле Лапласа (см.: [Höfler 1922, 728]) W = m+1/m+2, которая следует из П = m+1/m+n+1, где П — математическая вероятность того, что, если событие произошло m раз и не произошло n раз, оно произойдет также в (m+1) случае.

Еще один шаг в оправдании каузального принципа мы делаем, когда проясняем особенности суждений вида: в трех случаях сосуществования некоторого S и P, а именно S₁–P, S₂–P, S₃–P, не было чистой случайности, а присутствовала необходимость. Утверждая, что в трех случаях необходимость имелась, мы не утверждаем, что имелось три необходимости, но полагаем, что отношение между некоторыми S и P было необходимым, то есть полностью определялось природой самих этих предметов, и что наличие такого отношения никак не зависит от того, как часто S и P реализовывались вместе. Получается, что рассматриваемые суждения предполагают различие между объективной необходимостью и субъективной «вынужденностью». А в вопросе оправдания каузального принципа мы должны различать две стороны: вопросы о возможных объяснениях нашей уверенности в правильности каузального принципа и вопросы о реальной причинности в самих вещах.

На вопросы второго вида Хёфлер не пытался найти ответы. На вопросы первого вида он отвечал исходя из того, что есть некоторая аналогия между тем, как оправдываются суждения об отношениях зависимости между идеальными предметами, и тем, как оправдываются суждения о каузальных отношениях [Höfler 1922, 734–736]. Во-первых, нет никакой несовместимости между тем, что предметы S и P в силу своего устройства связаны необходимо, и тем, что такая связь не схватывается прямо в моменты совместного присутствия S и P. Во-вторых, допущение необходимой связи между сосуществующими S и P не лишено объективной вероятности. Наблюдаемое сосуществование S и P в том смысле оправдывает предположение о необходимой связи, что мы можем совершить операции, аналогичные тем, которые мы совершаем при вычислениях — мы подтверждаем предположение о необходимых соотношениях между числами с помощью конкретных вычислений. И как с ростом количества вычислительных проверок растет вероятность нашего математического предположения, так с ростом количества наблюдений случаев сосуществования S и P растет вероятность предположения о необходимом отношении между ними.

3. ДОКАЗАТЕЛЬСТВО КАУЗАЛЬНОГО ПРИНЦИПА У МАЙНОНГА

В 1918 году в работе «К доказательству общего закона причинности» Майнонг предложил доказательство каузального принципа. Принцип этот он оценивал здесь уже не как вероятный и непосредственный, а как достоверный и опосредованный, как тезис, который может быть доказан с помощью «априорных аргументов».

Первый аргумент Майнонг обнаружил у Гоббса в работе «О свободе и необходимости» (Майнонг ориентировался на формулировку аргумента Гоббса, предложенную Брентано в лекциях; см.: [Гоббс 1989, 609–610] и [Meinong 1918, 16–19]). Допустим, что некоторое обстоятельство («положение дел» или, в терминах Майнонга, «объектив») X появилось в момент t беспричинно. Тогда в отношении к любому моменту до и после t существует равная вероятность появления X. Поскольку ничто в природе самого X не определяет его появление именно в момент t (моменты времени не различаются как таковые по качеству и индифферентны к реализованным в них сочетаниям свойств), X, рассмотренное само по себе, беспрепятственно могло бы появиться в любой другой момент времени. Однако число моментов времени даже для ограниченного временного отрезка бесконечно велико. Следовательно, вероятность появления X в момент времени t оказывается равной 0. А это противоречит исходному допущению. Итак, бесконечно невероятно то, что X появилось в момент t беспричинно.

Аргумент Гоббса, по крайней мере в той форме, в какой он представлен, не очень хорош. Вероятность появления X в момент t, конечно, не может равняться 0, тем более, согласно исходному допущению, X фактически появилось в момент t. Даже в лучшем изложении аргумент показывает только то, что вероятность беспричинного появления Х в момент t (бесконечно) меньше вероятности причинно обусловленного появления Х в момент t. Собственно, поэтому Майнонга не устраивает прежде всего сам тип доказательства: самое большое, что с помощью этого аргумента можно доказать, — это то, что каузальный принцип очевиден и вероятен. По Майнонгу, доказательство такого типа никогда не предоставит нам возможности говорить о каузальном принципе как о всеобщезначимом. Однако в аргументе Гоббса есть подсказка, которую Майнонг использует при конструировании собственного аргумента: мы не верим в беспричинное начало потому, что возникающая в таких случаях (пусть и бесконечно малая) вероятность вступает в некоторое противоречие с фактической данностью.

Аргумент Майнонга строится на нескольких допущениях. Во-первых, уже в работе 1915 г. «О возможности и вероятности» он усложняет свою трактовку модальностей [Meinong 1915]. Базовыми, понятными интуитивно, признаются понятия бытия и небытия. Опыт (например, опыт разочарований или крушения ожиданий) знакомит нас с понятием возможности (соответственно, бытия или небытия). На основе понятий возможности бытия и возможности небытия Майнонг определяет другие модальные понятия. При этом дело несколько усложняется тем, что Майнонг различает «частичные» и «полные» модальности (Partial- u. Totalmodalitäten), как такие характеристики предметов, которые могут быть количественно определены. Необходимость определяется как «невозможность небытия», контрадикторная ей невозможность — как «невозможность бытия»; отметим, что эти модальные характеристики Майнонг рассматривает как количественно неопределимые. Количественно определимы фактичность, нефактичность и «полная возможность»: полная возможность может быть численно представлена в виде дроби, которая, в свою очередь, получается при сложении дробей, соответствующих возможности бытия предмета и возможности его небытия (частичные возможности). Фактичность определяется как «возможность бытия и невозможность небытия», нефактичность — как «возможность небытия и невозможность бытия». И еще одно усложнение: модальность может рассматриваться как реляционное свойство (как такое свойство, которое есть у предмета в силу его связи с другими предметами) или как абсолютное свойство (как такое свойство, которое есть у предмета в силу его собственного устройства и, как ниже выяснится, в силу устройства универсума). В силу своего устройства предмет оказывается, например, невозможным (или необходимым); в силу связи с другими предметами он оказывается, например, фактичным. Из этих кратких указаний должно быть ясно, что понятие возможности в поздней философии Майнонга достаточно двусмысленно.

Во-вторых, понятие причинности трансформируется: «В целях доказательства надо отвлечься от разных особенностей причины и удержать только одно ее свойство — в экзистенциальном случае приносить с собой существование ее действия» [Meinong 1918, 43]. Чтобы иметь возможность смоделировать это свойство причины, Майнонг предлагает рассмотреть отношение импликации между объективами: «α имплицирует β» означает то же, что и «α есть основание, β есть следствие». Каузальное отношение в таком случае оказывается тесно связанным с отношением обоснования: если мы «раскроем» объективы α и β как, например, «что А есть» и «что В есть», то через указание на отношение импликации между объективами — «Из того, что А есть, следует то, что В есть» — мы укажем на каузальное отношение между объектами А и В. Заметим, что объектив-основание Майнонг называет «импликансом», а объектив-следствие — «импликатумом».

Аргумент выстраивается следующим образом. Допустим, что объектив α не занимает в отношении к объективу ξ позицию импликанса (проще — что между двумя этими объективами отсутствует отношение импликации). Тогда из фактичности объектива α следует, как минимум, возможность нефактичности ξ. Почему? Если мы в отношении к α не можем признать возможность нефактичности ξ, то мы обязываемся признать, что вместе с α дано и ξ, то есть признаем, что α имплицирует ξ.

Следующий шаг. В работе «О возможности и вероятности» Майнонг доказывал, что ко всем предметам применим не «principium exclusi tertii» (наряду с фактичностью и нефактичностью исключается для некоторого объектива нечто третье), а «principium exclusi quarti»: если объектив определен в своей модальности, то для него верно одно из трех — он или фактичен (т. е. может быть и не может не быть; в этом смысле верен принцип «То, что фактично, также и возможно»), или нефактичен (т. е. может не быть и не может быть; в этом смысле Майнонг рассматривает фактичность как то, что не может быть «сходу» гарантировано предмету), или возможен как могущий быть и могущий не быть. Соответственно, если объектив α не находится к объективу ξ в отношении импликации, то ξ по своей природе и безотносительно к α может раскрыться тремя способами: как фактичный, как нефактичный или как могущий быть и не быть. Это же можно представить и так: для ξ неимплицированность со стороны α означает как то, что оно может быть фактичным, так и то, что оно может быть нефактичным, и то, что оно может быть могущим быть и не быть. Всмотревшись в последнюю формулировку, согласно Майнонгу, мы замечаем: отсутствие импликации фактичности со стороны α и principium exclusi quarti вместе не имплицируют фактичность, но, по-видимому, имплицируют возможность бытия и небытия ξ.

Именно здесь мы приходим к ключевым шагам в аргументе. В принятой Майнонгом системе размышлений ни один объектив не теряет отношения импликации к каким-либо другим объективам: учитывая всю совокупность объективов и принимая во внимание определенность каждого из объективов мы не можем не прийти к заключению, что какая-то импликативная функция должна быть у каждого объектива. Майнонг, собственно, предлагает различать прямую и непрямую импликацию и замечает, что отсутствие прямой импликации не влечет отсутствие непрямой импликации [Meinong 1918, 49–50].

Допустим теперь, что есть такой объектив ξ, который не находится в отношении прямой импликации ни к одному фактическому объективу. Тогда, в согласии с приведенными выше рассуждениями, из фактичности любого объектива, кроме самого ξ, следует, как непрямой импликатум, возможность того, что ξ фактично, а вместе с этим и того, что ξ не фактично. Допустим, в целях доказательства, что ξ имеет «свою» фактичность, которая в данном случае не «отменяется» прямой импликацией со стороны каких-либо других объективов. Однако не стоит забывать о непрямой импликации! Объектив ξ, в силу того что не имеет никаких импликансов и для него значим principium exclusi quarti, имеет еще одну, «непрямо-импликативную» модальность — возможность. Выходит, что объектив, у которого нет никаких импликансов и который мы полагаем фактичным, получает сразу две модальности: он и фактичен, и чисто возможен.

Один и тот же объектив не может иметь сразу две (полные и абсолютные) модальные определенности, подобно тому как один отрезок не может иметь две длины или один звук — две высоты [Meinong 1918, 52]. Фактичность, согласно предположению, имеется у объектива ξ безотносительно каких-либо других объективов, следовательно, в силу его внутреннего устройства. Возможность тоже не определяется какими-либо объективами, а потому также должна рассматриваться как абсолютная характеристика ξ. В силу (предположенной) фактичности объектив ξ должен характеризоваться как могущий быть и не могущий не быть (А и не-В), а в силу («непрямо-импликативной») возможности — как могущий быть и могущий не быть (А и В). Итак, наш ξ, предположенный фактичным (значит, и возможным), оказывается заодно и невозможным (поскольку содержит некоторые несовместимые В и не-В). Следовательно, предположение фактического существования без каких-либо импликансов содержит в себе противоречие. Далее, поскольку фактичность объектива несовместима с его («непрямо-импликативной») возможностью и поскольку такая возможность «уже заранее» присуща любому объективу, который не невозможен сам по себе, фактичным объектив будет только тогда, когда имеются его прямые импликансы. А этим и обосновывается каузальный принцип.

Как нам оценить аргумент Майнонга? Первое замечание: этот аргумент предполагает достаточно много условий. Чтобы аргумент не расценивался как содержащий эквивокацию, Майнонгу надо показать, что такие модальные характеристики предметов, как «непрямо-импликативная» возможность и «собственная» («внутренняя») фактичность как бы располагаются на одной линии и комплементарны друг к другу. В тексте (см. [Meinong 1918, 52–53, 56–59]) нет полного аргумента и предполагается, что полное обоснование дано в семисотстраничной работе «О возможности и вероятности». Далее, Майнонг, утверждая, что каузальное отношение является специальным случаем отношения обоснования и что поэтому оно связано с отношением импликации (см. [Meinong 1918, 45]), никак точно не определяет (и, насколько нам известно, нигде не пытается точно определить), как понятие причины связано с понятием основания. Но даже если мы признаем лежащие в основе аргумента допущения и при его изложении устраним все эквивокации, остается еще одна трудность: аргумент доказывает не так уж и много. На такой недостаток обратил внимание Николай Гартман, предложивший «чисто модальный» аргумент в статье 1920 г. «К вопросу о доказуемости закона причинности».

Несколько слов о предположениях, которые делает сам Гартман [1.]. Каузальный принцип принимает у него форму утверждения «Если есть (положение дел) А, то есть и (положение дел) Х, и наоборот, одно не может быть без другого». Более строго: между А и Х имеется неразрывная функциональная связь, то есть всем моментам Х соответствуют моменты А, так что каждому изменению некоторого момента в А не может не соответствовать изменение некоторого момента в Х [Hartmann 1920, 268]. Далее, Гартман различает эпистемические необходимость-возможность-действительность и соответствующие онтологические модальности. Эпистемическая необходимость «стоит» выше эпистемической действительности (усмотреть необходимость есть нечто большее, чем воспринять действительность). Онтологическая необходимость есть только «момент» онтологической действительности, другой «момент» — возможность. Дело в том, что, согласно Гартману, действительность как онтологическая модальность исключает из себя невозможность и недействительность, а следовательно, включает в себя отрицание невозможности (т.е. возможность) и отрицание недействительности (т.е. необходимость, согласно формуле «Необходимым называется то, недействительность чего исключена») [Hartmann 1915, 11].

Аргумент Майнонга, как считает Гартман, можно схематически представить в виде чисто модального аргумента с помощью следующего соответствия: «Действительность А (непрямо) имплицирует возможность действительности или недействительности Х» означает то же, что и «Если А действительно, то необходимо, что Х может быть как действительным, так и недействительным» [Hartmann 1920, 270].

Сам аргумент Гартман выстраивает следующим образом. Допустим, что Х действительно есть и есть беспричинно. Тогда со стороны произвольно выбранного действительного А ему с необходимостью причитается возможность небытия действительным. Поскольку Х предполагается действительным (т. е. могущим быть (момент возможности) и не могущим не быть (момент необходимости)), то ему не может быть также присуща возможность небытия. Действительность Х должна включить в себя некоторую невозможность небытия. Эта невозможность небытия не может быть заранее гарантирована Х, если, конечно, не имеется некий фактор, который привносит в Х этот момент. Собственно, согласно Гартману, все дело в том, что возможность бытия уже гарантируется Х, если оно действительно. Однако одной такой возможности недостаточно, поскольку сама по себе она не исключает для Х возможность небытия. Лишь добавив к исходной возможности бытия невозможность небытия (то есть «положительную необходимость»), Х сможет перейти к действительности. Это добавление может прийти «из-вне» (и тогда мы говорим, например, о внешнем факторе А как причине действительности Х) или «изнутри» (и тогда мы говорим об Х как причине самого себя). В любом случае, всё то, что привносит «положительную необходимость» и исключает возможность небытия, всё то, что устанавливает некоторое соотношение между возможностью и необходимостью Х и позволяет говорить о его действительности, может считаться причиной Х.

Что доказывается таким «чисто модальным» аргументом или аргументом, предложенным Майнонгом? Доказывается только общий тезис детерминизма: всякое происшествие в мире детерминировано и ничто не происходит «случайно». Из аргумента совсем не понятно, какого рода детерминация при этом устанавливается. Аргумент может использоваться и для доказательства телеологической обусловленности сущего. Собственно, из такой недостаточности аргумента Гартман делает и положительный вывод: доказано ровно то, что и может быть доказано. Установлено, что между положениями дел не может не иметься какой-то функциональной зависимости; о характере зависимости мы заранее не можем знать.

Согласно Гратману, аргумент Майнонга или его собственный модальный аргумент — всего лишь первый шаг в обосновании каузального принципа. Доказано, что верен тезис детерминизма; для обоснования того, что между событиями имеется тот тип детерминации, который требуется каузальным принципом (в его полной формулировке), нужны еще аргументы. Сам Гартман говорит о «трансцендентальных» аргументах, которые исходят из общих требований, предъявляемых наукам актуальным состоянием их познавательной проблемы (например, искать детерминацию в сукцессивном существовании природных процессов) [Hartmann 1920, 288–289].

Подведем итог. Эпистемологическая сторона проблемы каузальности тесно связана с метафизической стороной. Как показывают рассуждения Майнонга и Гартмана, для обоснования каузального принципа требуется как минимум прояснить наше понимание модальностей. Далее, в вопросе обоснования можно выделить две стороны: «субъективное» оправдание (Хёфлер) и «объективное» обоснование присутствия причинности в самих вещах (Майнонг, Гартман). Вопреки Гартману, мы не обязаны считать, что доказательство детерминизма — первый шаг в обосновании; нам достаточно изменить нашу концепцию причинности. На наш взгляд, направление в изменении указал сам Хёфлер: его «субъективное» обоснование (через аналогии с тем, как выстраиваются исследования в области идеальных предметов) подсказывает возможность перехода через вероятностные трактовки причинности к «манипулятивной» в духе Хью Прайса. При этом, как показывает уже современное обсуждение «манипулятивных» концепций, некоторое «давление реальности» мы обязаны учитывать, рассуждая о причинах. Собственно, самой каузальной проблемы не было бы, если бы каузальные отношения не требовали от нас перехода от данного в опыте к некоторой независимой от опыта реальности.

Примечания

Библиография

1. Chrudzimski 2007 — A. Chrudzimski. Gegenstandstheorie und Theorie der Intentionalität bei Alexius Meinong. Dordrecht: Springer, 2007.

2. Ehrenfels 1916 — Ehrenfels, C. Kosmogonie. Jena: Dietrichs, 1916.

3. Hartmann 1915 — N. Hartmann “Logische und ontologische Wirklichkeit”, Kant-Studien. 1915. No. 20. S. 1–28.

4. Hartmann 1920 — N. Hartmann “Die Frage der Beweisbarkeit des Kausalgesetzes”, Kant-Studien. 1920. No. 24. S. 261–290.

5. Höfler 1922 — A. Höfler. Logik. Zweite, sehr vermehrte Auflage. Wien: Hölder, 1922.

6. Meinong 1913 — A. Meinong. A. Meinong’s Gesammelte Abhandlungen. Zweiter Band. Abhandlungen zur Erkenntnistheorie und Gegenstandstheorie. Leipzig: J.A. Barth, 1913.

7. Meinong 1915 — A. Meinong. Über Möglichkeit und Wahrscheinlichkeit. Leipzig: J.A. Barth, 1915.

8. Meinong 1918 — A. Meinong. Zum Erweise des allgemeinen Kausalgesetzes (Sitzungsberichte der Kaiserlichen Akademie der Wissenschaften in Wien. Philosophisch-historische Klasse. Bd. 189. Ab. 4). Wien: A. Hölder, 1918.

9. Гоббс 1989 — Т. Гоббс. Сочинения в 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1989.

10. Милль 2011 — Дж.Ст. Милль. Система логики силлогистической и индуктивной. М.: ЛЕНАНД, 2011.