Анализ
Впервые опубликовано 07.04.2003, существенные изменения 19.03.2014
Анализ всегда представлял собой важную часть философского метода, однако разными мыслителями и в разное время он понимался и применялся очень по-разному. Пожалуй, в наиболее общем смысле анализ можно определить как процедуру изолирования или вычленения неких наиболее фундаментальных элементов, с помощью которых для чего-то, что изначально рассматривалось как данность, становятся возможны объяснение и реконструкция. Эти объяснение и реконструкция нередко затем осуществляются в ходе соответствующей процедуры синтеза. Однако подобная процедура допускает огромное разнообразие в конкретных методах своего осуществления. Даже если целью является вычленение чего-то наиболее базового, существует большое количество различных способов достичь этой цели, и каждый из них может быть с полным на то правом назван «анализом». Преобладание «аналитической» философии в англоговорящем мире, а в последнее время также и в остальной части мира, может навести на мысль о том, что в отношении роли и важности анализа в настоящее время достигнут консенсус. Это, однако, предполагало бы, что существует согласие относительно значения понятия «анализ», а это далеко не так. С другой стороны, например, критика поздним Витгенштейном анализа, как он понимался в ранний (логико-атомистический) период аналитической философии, а также атака Куайна на состоятельность различения аналитических и синтетических суждений сподвигли некоторых к утверждению, что мы живем в «пост-аналитическую» эпоху. Подобная критика, однако, направлена только на определенные способы понимания (conceptions)[1] анализа. Если мы посмотрим на историю философии, и даже если мы посмотрим только лишь на одну историю аналитической философии, мы найдем богатый и обширный набор способов понимания анализа, к которому философы постоянно обращались и который они постоянно модифицировали. Аналитическая философия живет и здравствует именно благодаря тому широкому диапазону различных пониманий сущности анализа, который в ней существует. И даже если она и раскололась на ряд смежных субтрадиций, то эти субтрадиции удерживаются вместе как за счет общей истории, так и за счет методологических взаимосвязей. Цель этой статьи заключается именно в том, чтобы указать на своего рода диапазон различных способов понимания анализа в истории философии и на их взаимную связь, а также снабдить желающих изучить аналитические методологии и связанные с ними философские вопросы нужным библиографическим материалом.
1.2 Общие замечания о структуре статьи
Дополнительная страница: определения и описания анализа (англ.)
2. Античные представления об анализе и возникновение регрессивного представления
Дополнительная страница: Античные представления об анализе (англ.)
1. Введение (англ.)
2. Древнегреческая геометрия (англ.)
3. Платон (англ.)
4. Аристотель (англ.)
3. Представления об анализе в Средние века и эпоху Возрождения
Дополнительная страница: Представления об анализе в Средние века и эпоху Возрождения (англ.)
1. Средневековая философия (англ.)
2. Философия эпохи Возрождения (англ.)
4. Представления об анализе в раннее Новое время и развитие декомпозиционального представления
Дополнительная страница: Представления об анализе в раннее Новое время (англ.)
1. Введение (англ.)
2. Декарт и аналитическая геометрия (англ.)
3. Британский эмпиризм (англ.)
4. Лейбниц (англ.)
5. Кант (англ.)
5. Современные представления об анализе за пределами аналитической философии
Дополнительная страница: Представления об анализе в аналитической философии (англ.)
1. Введение (англ.)
2. Фреге (англ.)
3. Рассел (англ.)
4. Мур (англ.)
5. Витгенштейн (англ.)
6. Кембриджская школа анализа (англ.)
7. Карнап и логический позитивизм (англ.)
8. Оксфордская лингвистическая философия (англ.)
9. Современная аналитическая философия (англ.)
1. Введение
Эта
часть статьи содержит предварительное описание анализа или, точнее, некоего
диапазона различных пониманий анализа, а также общие замечания о структуре
настоящей статьи.
1.1 Характеристики анализа
Если спросить у людей сегодня, что означает слово «анализ», то большинство в первую очередь подумает о процессе разложения чего-либо на его составляющие; и именно так анализ, как правило, официально и характеризуется. В «Кратком оксфордском словаре», например, «анализ» определяется как «разрешение на более базовые элементы в ходе аналитической процедуры (ант. "синтез")», при этом в качестве единственных других способов употребления этого слова предлагаются математический и психологический [Цитата (англ.)]. А в «Оксфордском словаре философии» «анализ» определяется как «процесс разложения понятия на его более простые части, в результате которого выявляется его логическая структура» [Цитата (англ.)]. Факт ограничения области применения анализа понятиями и отсылка к выявлению «логической структуры» являются важными чертами (qualifications) указанных определений, однако центральным элементом здесь все же остается представление о разложении чего-то на части.
Такое понимание анализа может быть названо «декомпозициональным» (см. Раздел 4). Однако оно не является единственным пониманием этого термина, и, более того, судя по всему, оно не было ни его ведущим пониманием на протяжении большей части истории философии, ни пониманием, ставшим определяющим для какой бы то ни было из ветвей «аналитической» философии. В древнегреческой мысли под «анализом» подразумевалась прежде всего процедура восхождения к первым началам, посредством которых нечто затем должно было быть доказано. Это понимание можно обозначить как «регрессивное» понимание анализа (см. Раздел 2). В свою очередь, в работах Фреге и Рассела высказывания, которые должны были подвергнуться анализу, до начала самого процесса их расчленения должны были быть переведены в их «правильную» логическую форму (см. Раздел 6). Это предполагает, что анализ также подразумевает «преобразовательную» или «интерпретативную» составляющую. И представление об этой его составляющей также восходит к более ранним мыслителям (см. прежде всего дополнительные разделы о Древнегреческой геометрии (англ.) и Средневековой философии (англ.)).
Три указанных понимания сущности анализа не следует рассматривать как взаимоисключающие. В реальном применении аналитических процедур, которое всегда неизменно богаче, чем любые его возможные описания, как правило, находят отражение все три представления об анализе, пусть и в различной степени и в различных формах. Чтобы нечто проанализировать, мы, скорее всего, должны сначала дать этому нечто какую-то интерпретацию — допустим, переведя изначальное высказывание на привилегированный язык логики, математики или науки, — затем выделить в нем релевантные элементы и структуры, и все это — ради выявления фундаментальных принципов, посредством которых мы сможем объяснить это нечто. Сложности, подразумеваемые подобным схематическим описанием интересующего нас процесса, могут быть вполне поняты лишь при рассмотрении конкретных видов анализа.
Для того чтобы получить адекватное понимание различных представлений об анализе, недостаточно только лишь рассмотреть употребления слова «анализ» и однокоренных ему слов или же их очевидных эквивалентов в иных, чем русский[2], языках — таких как греческое «analusis» или немецкое «Analyse». Так, например, сократическая процедура поиска определения вещи, судя по всему, представляет собой один из видов концептуального анализа, однако сам термин «analusis» в диалогах Платона не встречается ни разу (см. Раздел 2 ниже). Как не встречается он и в «Началах» Евклида, классическом тексте по древнегреческой геометрии: при этом Евклид предполагает то, что позже стало известно под именем «аналитического метода», уже одним тем, что излагает свои доказательства «синтетически». В латыни для перевода греческого «analusis» использовалось слово «resolutio», и, хотя спектр значений слова «разложение» (resolution) несколько отличается от спектра значений «анализа», часто эти понятия использовались синонимически (см. дополнительный раздел о Философии эпохи Возрождения (англ.)). В аристотелевской силлогистике и в особенности в новоевропейской философии со времен Декарта различные виды анализа также включали в себя процедуру «редукции» (reduction), и в ранней аналитической философии основной целью философского анализа считалась именно «редукция» анализируемого (см. в особенности дополнительный раздел о Кембриджской школе анализа (англ.)).
Дополнительные детали, касающиеся объяснений понятия анализа, предложенных на протяжении истории философии, включая все классические отрывки и замечания (к которым отсылают [Цитаты (англ.)] в этой статье), можно найти на дополнительной странице
Определения и описания анализа (англ.).
Список ключевых работ, монографий и собраний сочинений по теме можно найти в
Аннотированной библиографии, §1 (англ.).
1.2 Общие замечания о структуре статьи
Данная статья содержит три набора страниц:
1) Настоящую страницу;
2) Шесть дополнительных страниц (одна из которых пока недоступна);
3) Аннотированную библиографию об анализе, разделенную на шесть частей.
Настоящая страница содержит общий обзор проблемы, а также общее описание различных представлений об анализе в истории философии. Она также содержит ссылки на дополнительные страницы, страницы библиографии и другие Интернет-ресурсы. На дополнительных страницах более подробно обсуждаются некоторые темы, касающиеся каждого из шести основных разделов. Аннотированная библиография содержит список ключевых источников по каждой теме; она также разделена в соответствии с разделами данной статьи.
2. Античные представления об анализе и возникновение регрессивного представления
Слово «анализ» происходит от греческого «analusis». Приставка «ana-» может иногда иметь значение, схожее с русской приставкой «раз-», а «lusis» означает «развязывание», «освобождение» или «отделение», — таким образом, «analusis» означает «разделение», «разложение» или «разрешение». Этот термин быстро был приспособлен для обозначения решения или разрешения задачи, и именно в этом смысле он использовался в древнегреческой геометрии и философии. Метод анализа, разработанный в древнегреческой геометрии, оказал существенное влияние на Платона и Аристотеля. Не менее важным, однако, было влияние на них упражнений Сократа в поиске определений, в которых можно увидеть истоки современного концептуального анализа. Таким образом, в греческой мысли мы обнаруживаем целую сложную сеть различных методологий, самыми важными из которых являются сократическая процедура поиска определения, которую Платон развивает в свой метод деления, его — связанный с этой процедурой — метод гипотез, в котором прослеживается влияние геометрического анализа, и те методы, которые Аристотель разрабатывает в своих «Аналитиках». Отношения между этими методологиями сегодня далеки от достигнутого за последние два тысячелетия консенсуса и являются предметом разгорающихся споров. И в центре этих споров также находятся философские проблемы, поднятые парадоксом Менона, который предвосхищает ту проблему, которую мы сегодня знаем как парадокс анализа — как анализ может быть одновременно верным и содержательным (см. дополнительный раздел о Муре (англ.)), — а также попыткой Платона решить эту проблему с помощью теории припоминания, которая, в свою очередь, также породила на свой счет огромную литературу.
Слово «анализ» было впервые использовано в методологическом смысле в древнегреческой геометрии, и его модель, обнаруживающаяся в евклидовой геометрии, до сих пор служит источником вдохновения для многих теоретиков анализа. Несмотря на то, что «Начала» Евклида датируются приблизительно 300 годом до н.э. и, таким образом, написаны уже после смерти Платона и Аристотеля, совершенно ясно, что они в существенной степени основаны на работах более ранних геометров — прежде всего, Теэтета и Евдокса, близких сотрудников Платона и Аристотеля. Диоген Лаэртский даже приписывает Платону изобретение метода анализа [Laertius, LEP, I, 299][3]; независимо от того, правда это или нет, в текстах Платона, начиная со средних диалогов, явно видны следы влияния на него геометрии, и он определенно приветствовал геометрические исследования в своей Академии.
Классическим источником для понимания явления древнегреческого геометрического анализа является отрывок из «Математического собрания» Паппа — текста, составленного около 300 года н.э. и, таким образом, покоящегося на еще шести веках геометрических исследований, прошедших со времен «Начал» Евклида:
Что касается анализа, то он
представляет собой путь от того, что мы ищем — как если бы оно было уже принято
— через следующее (akolouthôn) за ним
по порядку, к чему-то, что было принято в синтезе. Ибо в случае анализа мы
предполагаем, что то, что мы ищем, уже дано, и мы спрашиваем, из чего оно
следует, и затем снова ищем антецедент этого последнего, и так — пока мы, подобным
образом двигаясь назад, не дойдем до чего-то уже известного и первого по
порядку. И мы называем такой метод «анализом» — т.е. как бы решением в обратном направлении (anapalin lysin).
В случае же синтеза мы, наоборот,
предполагаем то, что было достигнуто последним в случае анализа, уже данным, и
выстраиваем то, что ранее было его антецедентами, в их естественном порядке в
виде консеквентов (epomena), и
соединяем их друг с другом, и в конце концов приходим к обоснованию нужной
вещи. И это мы называем синтезом [Полная
цитата (англ.)].
Очевидно, что анализ здесь понимается в регрессивном смысле — как переход от того, «что мы ищем» (причем это последнее мы предполагаем уже данным), к чему-то более базовому, на основании чего мы можем доказать это искомое в ходе обратного по отношению к анализу процесса — синтеза. Например, для доказательства теоремы Пифагора — которая гласит, что квадрат на гипотенузе в прямоугольном треугольнике равен сумме квадратов на двух других сторонах, — мы можем принять в качестве «данного» прямоугольный треугольник с тремя квадратами, построенными на его сторонах. Исследуя свойства этой сложной фигуры, мы можем провести дополнительные (вспомогательные) линии между определенными точками чертежа и обнаружить на нем ряд подобных треугольников, из которых мы можем далее вычислить отношения между интересующими нас площадями. Теорема Пифагора, таким образом, основывается на теоремах о подобных треугольниках, и как только эти — а также другие релевантные — теоремы будут нами обнаружены (и, в свою очередь, доказаны), мы сможем доказать и теорему Пифагора (она доказывается в 47 предложении I книги «Начал» Евклида).
Основная идея этого процесса является ядром того понимания анализа, которое нашло свое отражение, хотя и очень по-разному, в работах Платона и Аристотеля (см. дополнительные разделы о Платоне (англ.) и Аристотеле (англ.)). Хотя тщательное исследование реальных процедур анализа показывает, что он не сводится только лишь к восхождению к первым причинам, началам и теоремам, но также подразумевает процессы разложения на части (decomposition) и преобразования (см. в особенности дополнительный раздел о Древнегреческой геометрии (англ.)), регрессивное понимание анализа оставалось доминирующим вплоть до раннего Нового времени.
Тем не менее древнегреческая геометрия была не единственным источником более поздних представлений об анализе. Так, хотя Платон сам и не использовал термин «анализ», однако его интерес к поиску определений является центральным моментом многих его диалогов, а определения часто рассматриваются именно как искомый результат «концептуального анализа». Определение знания как «обоснованного истинного мнения» (или «истинного мнения с объяснением», если выражаться ближе к языку самого Платона) является здесь, пожалуй, классическим примером. Платона, вероятно, интересовали скорее не номинальные, а реальные определения, а также скорее не ментальное или языковое содержание определяемого термина, а его «сущность» (см. дополнительный раздел о Платоне (англ.)), однако и сам концептуальный анализ на протяжении истории философии также нередко принимал «реалистические» формы. Не вызывает сомнения, что корни концептуального анализа обнаруживаются именно в платоновском поиске определений, как мы еще увидим ниже, в Разделе 4.
Дальнейшее обсуждение указанных проблем можно найти на дополнительной странице об
Античных представлениях об анализе (англ.).
Расширенный список работ по теме можно найти в
Аннотированной библиографии, §2 (англ.).
3. Представления об анализе в Средние века и эпоху Возрождения
Представления об анализе в Средние века и в эпоху Возрождения были в существенной степени сформированы под влиянием древнегреческих представлений о нем. Однако знание этих древнегреческих представлений часто было почерпнуто средневековыми и ренессансными авторами через вторые руки, то есть попадало к ним через различного рода комментарии и тексты, не всегда отличавшиеся надежностью. Методологии анализа времен средневековья и эпохи Возрождения часто представляли собой различные довольно неуклюжие помеси платонических, аристотелевских, стоических, галеновских и неоплатонических элементов; многие из них к тому же еще претендовали на связь с процедурами анализа и синтеза в геометрическом смысле. Однако во времена позднего средневековья мы можем наблюдать формирование более ясных и оригинальных форм анализа. В литературе о так называемых «syncategoremata» и «exponibilia» мы можем обнаружить развитие интерпретативного понимания анализа. Так, предложения, содержащие более чем один квантор — такие как «Некоторого осла видит каждый человек» — считались двусмысленными и требующими «толкования» для их прояснения.
В написанном в середине XIV века шедевре Жана Буридана, «Summulae de Dialectica», мы можем обнаружить все три представления об анализе, очерченные в Разделе 1.1 выше. Он эксплицитно проводит различие между делением, определением и доказательством, что соответствует декомпозициональному, интерпретативному и регрессивному анализу соответственно. Здесь, возможно, более, чем где бы то ни было еще, мы имеем дело в равной степени как с предвосхищением современной аналитической философии, так и с переработкой идей античной философии. Однако, к сожалению, эти более ясные формы анализа отходят на второй план в эпоху Возрождения, несмотря на возрастание интереса к оригинальным греческим источникам, а может быть, как раз вследствие этого интереса. Отрицание гуманистами схоластической логики затуманило понимание аналитических методов.
Дальнейшее обсуждение указанных проблем можно найти на дополнительной странице о
Представлениях об анализе в Средние века и в эпоху Возрождения (англ.).
Расширенный список работ по теме можно найти в
Аннотированной библиографии, §3 (англ.).
4. Представления об анализе в раннее Новое время и развитие декомпозиционального представления
Научная революция XVII века принесла с собой новые формы анализа. Самые новые из этих форм возникли в результате выработки более изысканных математических методов, однако даже они восходили к более ранним представлениям об анализе. К концу раннего Нового времени декомпозициональный анализ (в том виде, в каком он описан ниже) получил наибольшее распространение, однако он сам, в свою очередь, стал принимать различные формы, и отношения между различными представлениями об анализе в целом были далеки от ясности.
Как и для эпохи Возрождения, для раннего Нового времени был характерен большой интерес к проблеме методологии. Это может показаться естественным для столь революционного исторического периода, отмеченного разработкой новых способов понимания мира и существенной трансформацией самого этого понимания. Однако характерной чертой многих трактатов и методологических размышлений, появившихся в XVII веке, является их апелляция, часто вполне сознательная, к античным методам (несмотря на или, быть может, — в силу соображений дипломатического толка — как раз вследствие критики содержания классической мысли), хотя в старые меха тут, как правило, вливалось новое вино. Модель геометрического анализа служила в данном случае особенно влиятельным источником вдохновения, пусть и будучи пропущена через аристотелианскую традицию, которая отождествила регрессивное движение от теорем к аксиомам с движением от следствиям к причинам (см. дополнительный раздел об Аристотеле (англ.)). Анализ стал рассматриваться как метод [научного] открытия, состоящий в обратном движении от известного (what is ordinarily known) к его глубинным причинам (доказательство «факта»), а синтез — как метод доказательства, заключающийся в движении вперед от того, что уже было открыто, к тому, что требует объяснения (доказательство «причины»). Таким образом, анализ и синтез рассматривались как взаимодополняющие процессы, хотя в вопросе об их сравнительных достоинствах существовали разногласия.
Известен манускрипт Галилея, датируемым приблизительно 1589 годом и представляющий собой свободный комментарий (appropriated commentary) на «Вторую аналитику» Аристотеля, в котором виден интерес Галилея к проблемам методологии в целом и к регрессивному анализу в частности (см. [Wallace 1992a, 1992b]). Гоббс включил посвященную проблеме метода главу в первую часть своего трактата «О теле», опубликованную в 1655 году — в ней он предлагает свою собственную интерпретацию методов анализа и синтеза, в которой элементы декомпозиционального анализа соседствуют с элементами анализа регрессивного [Цитаты (англ.)]. Однако, возможно, самым влиятельным рассуждением о проблемах методологии в период с середины XVII и вплоть до XIX века была четвертая часть «Логики» Пор-Рояля, первое издание которой вышло в 1662 году, а последнее исправленное — в 1683 году. Его вторая глава (которая в первом издании была первой) начинается следующим образом:
Искусство устраивать ряд мыслей должным образом как с целью отыскания истины, когда мы ее не знаем, так и с целью доказать ее другим, когда она нам уже известна, можно в общем назвать «методом». Отсюда видно, что существует два вида метода. Один предназначен для отыскания (discovering) истины и известен под именем «анализ», или «метод разложения»; также его можно назвать «метод открытия» (method of discovery). Другой предназначен для того, чтобы объяснить истину другим, когда она уже была нами обнаружена. Этот метод известен как «синтез», или «метод соединения»; также его можно назвать «метод обучения» [Более полные цитаты (англ.)].
Тот факт, что в указанном описании могут быть смешаны сразу несколько методов, здесь не отмечен, хотя текст и различает ниже четыре основных вида «проблем, касающихся вещей»: поиск причин исходя из их действий; поиск действий исходя из их причин; отыскание целого исходя из его частей; и поиск части целого исходя из самого целого и части этого целого, отличной от искомой [Ibid., 234]. Первые два вида проблем связаны с процедурой регрессивного анализа и синтеза, тогда как третья и четвертая — с процедурой декомпозиционального анализа и синтеза.
Как ясно дают понять сами авторы «Логики», данная часть их трактата восходит к «Правилам для руководства ума» Декарта, написанным около 1627 года, однако опубликованным только посмертно, в 1684 году. Описание четырех видов проблем всего скорее появилось в результате уточнения 13-го правила Декарта, которое гласит: «Если мы вполне понимаем вопрос, его надо освободить от любого излишнего представления, свести к простейшему вопросу и посредством энумерации разделить на возможно меньшие части»[4] [PW, I, 51] (ср. замечания издателя в [PW, I, 54, 77]). Декомпозициональное понимание анализа обнаруживается в этом месте со всей ясностью, и если мы проследим, как эта мысль представлена в более поздних «Рассуждениях о методе», опубликованных в 1637 году, то мы увидим, что центр внимания автора там еще больше сместился с регрессивного к декомпозициональному пониманию анализа. Все правила, предложенные в более ранней работе, здесь оказываются сведены только к четырем. Декарт описывает правила, которые он решил применять в своем научном и философском исследовании, следующим образом:
Первое — никогда не принимать за истинное ничего, что я не признал бы таковым с очевидностью, т. е. тщательно избегать поспешности и предубеждения и включать в свои суждения только то, что представляется моему уму столь ясно и отчетливо, что ни при каких обстоятельствах не сможет дать повод к сомнению.
Второе — делить каждую из рассматриваемых мною трудностей на столько частей, сколько потребуется, чтобы лучше их разрешить.
Третье — располагать свои мысли в определенном порядке, начиная с предметов простейших и легко познаваемых, и восходить мало-помалу, как по ступеням, до познания наиболее сложных, допуская существование порядка даже среди тех, которые в естественном ходе вещей не предшествуют друг другу.
И последнее — делать всюду перечни настолько полные и обзоры столь всеохватывающие, чтобы быть уверенным, что ничего не пропущено [PW, I, 120][5].
Первые два правила являются правилами анализа, а последние два — правилами синтеза. Однако, несмотря на то, что Декарт сохраняет здесь общую структуру анализа/синтеза, она используется для описания скорее процессов разложения на части / сложения в целое, чем регрессивного/прогрессивного движения. И тем не менее Декарт утверждает, что в этом вопросе на него оказала влияние именно геометрия: «Те длинные цепи выводов, сплошь простых и легких, которыми геометры обычно пользуются, чтобы дойти до своих наиболее трудных доказательств, дали мне возможность представить себе, что и все вещи, которые могут стать для людей предметом знания, находятся между собой в такой же последовательности»[6] [Ibid.] (см. Продолжение цитаты (англ.)).
Геометрия самого Декарта действительно пользовалась разложением сложных задач на более простые. Однако более значимым является факт использования им алгебры при разработке того, что позже стали называть «аналитической геометрией», — дисциплины, которая позволила преобразовывать геометрические задачи в арифметические, упрощая таким образом их решение. В идее обозначения «неизвестной», которую требуется найти, символом «х» мы можем разглядеть ту центральную роль, которую играет в аналитической процедуре идея принятия чего-то как «данного», с тем чтобы двигаться от него в обратном направлении, что сделало уместным взгляд на алгебру как на «искусство анализа», намекая на регрессивное понимание последнего в античности. В аналитической геометрии в ее развитой форме мы, таким образом, можем обнаружить элементы всех трех представлений об анализе, очерченных выше в Разделе1.1, несмотря на то, что сам Декарт склонен был подчеркивать только декомпозициональное представление. Дальнейшее обсуждение указанных проблем можно найти в дополнительном разделе о Декарте и аналитической геометрии (англ.).
Тот акцент, который Декарт делал на декомпозициональном понимании анализа, не был, однако, беспрецедентен. Последнее не только явно присутствовало уже в древнегреческой геометрии, но также было имплицитно задействовано в методе собирания и деления у Платона. Мы можем объяснить смещение фокуса с регрессивного анализа к декомпозициональному (концептуальному), а также существующую между ними связь, следующим образом. Рассмотрим простой пример, представленный на схеме ниже, — «собирание» всех животных и «деление» их на «разумных» и «неразумных»:
Животные
Разумные Неразумные
В рамках этой модели, пытаясь определить нечто, мы движемся вверх по интересующей нас классификационной иерархии, чтобы обнаружить более высокие (т.е. более базовые или более общие) «виды», посредством которых мы сможем составить нужное нам определение. Хотя сам Платон не использовал слова «анализ» — его термином для «деления» был «dihairesis», — обнаружение подходящих «видов» по сути представляет собой именно анализ. В этом усовершенствовании сократической процедуры поиска определений мы, без сомнения, обнаруживаем исток концептуального анализа. Мало кто сомневается в том, что тем видом определений, который мы ищем, являются определения вроде «люди — это разумные животные», в которых мы определяем одно понятие, «человек», через другие — «разумное» и «животное». Однако интерпретация того, как именно мы это делаем, оказывается более сложным вопросом. Если мы понимаем классификационную иерархию экстенсионально, то есть в терминах классов вещей, о которых идет речь (classes of things denoted), то более высокие классы, очевидно, оказываются больше по объему и «включают» в себя более низкие классы в качестве своих подклассов (например, класс животных включает класс людей в качестве одного из своих подклассов). Однако с интесиональной точки зрения отношения «включения» разворачиваются как раз в обратном направлении. Если кто-то понимает понятие «человек» — по крайней мере, если речь идет о понимании в сильном смысле, т.е. о знании его определения, — он должен понимать понятия «животное» и «разумное» — и, как следствие, многим казалось естественным говорить о понятии «человека» как о «включающем» в себя понятия «животного» и «разумного». Восходящие движение по иерархии, осуществляемое в результате процедуры анализа (в регрессивном смысле) могло затем быть отождествлено с «разложением», или «декомпозицией», исходного понятия на понятия, его «составляющие» (анализ в декомпозициональном смысле). Конечно, разговор о «разложении» понятия на его «составляющие» является, строго говоря, не более чем метафорой (как это отмечает Куайн в своем знаменитом замечании в первом параграфе «Двух догм эмпиризма»), однако в раннее Новое время это описание воспринимали более буквально.
Дальнейшее обсуждение указанных проблем можно найти на дополнительной странице о
Представлениях об анализе в раннее Новое время (англ.),
которая содержит разделы о Декарте и аналитической геометрии, Британском эмпиризме, Лейбнице и Канте.
Расширенный список работ по теме можно найти в
Аннотированной библиографии, §4 (англ.).
5. Современные представления об анализе за пределами аналитической философии
Как указано на дополнительной странице о Канте (англ.), декомпозициональное понимание анализа нашло свою классическую формулировку в работах Канта в конце XVIII века. Однако сам Кант только лишь выражал представление, уже широко распространенное в его время. Это представление можно обнаружить в совершенно явном виде, например, в работах Моисея Мендельсона, для которого, в отличие от Канта, оно было применимо в том числе и в случае геометрии [Цитата (англ.)]. Найдя свое типическое выражение во взглядах Канта и Мендельсона, связанных с проблемами анализа понятий, это представление также отразилось в научной практике. В самом деле, его популярность была обеспечена химической революцией, которую инициировал в конце XVIII столетия Лавуазье и в результате которой стали не редкостью параллели между философским и химическим анализом. Как выразился Лихтенберг, «как ни крути, философия всегда по существу представляла собой аналитическую химию» [Цитата (англ.)].
Именно это декомпозициональное понимание анализа задало методологическую повестку, определившую философские подходы к этой проблеме и дебаты о ней в позднее Новое время (XIX и XX века). Вдохновленные им ответы и направления развития можно в самом общем виде разделить на две части. С одной стороны, декомпозициональное по существу понимание анализа принималось, однако по отношению к нему занималась критическая позиция. Если анализ подразумевает просто разбиение чего-то на части, то он может показаться чем-то разрушительным и идущим против <целостности> жизни — и критика аналитических процедур, вдохновленная подобным взглядом на анализ, была частой темой идеализма и романтизма во всех их основных разновидностях — от немецкого, британского и французского до североамериканского. Мы можем обнаружить отражение этого взгляда на анализ, например, в замечаниях об отрицательной и разрушительной для души силе аналитического мышления у Шиллера [Цитата (англ.)], Гегеля [Цитата (англ.)] и де Шардена [Цитата (англ.)], в учении Брэдли о том, что анализ — это подлог (falsification) [Цитата (англ.)] и в том акценте, который делает Бергсон на «интуицию» [Цитата (англ.)].
Другой частью мыслителей анализ рассматривался более благожелательно, однако кантианское представление о нем претерпело у них некоторую трансформацию и развитие. Пример этого в XIX веке обнаруживается, прежде всего, у Больцано и неокантианцев. Самым важным нововведением Больцано является метод вариации, который подразумевает рассмотрение вопроса о том, что происходит с истинностным значением предложения, когда один из конституирующих его терминов заменяется некоторым другим термином. Этот метод заложил основание для переосмысления (reconstruction) Больцано различия между аналитическими и синтетическими суждениями, описание которого Кантом казалось ему неудовлетворительным. Неокантианцы же подчеркивали роль структуры в концептуализированном опыте и с бóльшим вниманием относились к различным формам анализа в математике и науке. Их труды во многом направлены на то, чтобы воздать должное философской и научной практике, признавая при этом центральный тезис идеалистов о том, что анализ по существу является неким видом абстракции, необходимо подразумевающим некую подмену (falsification) и искажение анализируемого. С неокантианской точки зрения, сложность опыта представляет собой скорее сложность формы и содержания, чем сложность отдельных составляющих, что, в свою очередь, требует анализа, разлагающего его скорее на «моменты» или «аспекты», чем на «элементы» или «части». В 1910 году эта идея была крайне тонко сформулирована Эрнстом Кассирером [Цитата (англ.)] и получила распространение в гештальт-психологии.
В двадцатом веке мы можем рассматривать как аналитическую философию, так и феноменологию как направления философии, развивавшие намного более утонченные представления об анализе, которые, хотя они и имели исток в декомпозициональном анализе, выходили далеко за его пределы. В следующем разделе описываются представления об анализе в аналитической философии и рассматривается весь спектр и все богатство возникших в ее рамках представлений об анализе и аналитических практик. Однако крайне важно рассмотреть эти практики в более широком контексте методологических практик и споров двадцатого века, поскольку аналитические методы получили центральную роль не только в «аналитической философии», вопреки названию последней. Феноменология здесь является особенно уместной иллюстрацией, включая в себя свой собственный характерный набор аналитических методов, имеющих как сходства с методами анализа аналитической философии, так и отличия от них. Феноменологический анализ часто сравнивался, например, с практикой прояснения понятий в традиции философии обыденного языка, а метод «феноменологической редукции», который Гуссерль изобрел в 1905 году, имеет поразительное сходство с тем редуктивным проектом, начало которому было положено расселовской теорией дескрипции, которая впервые была представлена миру в том же 1905 году.
Как и Фреге с Расселом, Гуссерль начинал с интереса к проблеме оснований математики, и в этом общем для них интересе мы можем усмотреть сохраняющееся влияние регрессивного понимания анализа. Согласно Гуссерлю, целью «эйдетической редукции», как он сам ее называл, является изолировать «сущности», лежащие в основании наших различных форм мышления, и постичь их с помощью способности «усмотрения сущностей» («Wesenserschauung»). Если оставить в стороне разницу в терминологии, это очень напоминает ранний проект Рассела, заключавшийся в том, чтобы обнаружить «неопределимые» конституенты философской логики и, как он сам это описывал, постичь их с помощью прямого «знакомства» (ср. [POM, xx]). Более того, в более поздних обсуждениях Гуссерлем проблемы «прояснения» (ср. [EJ, §§ 22–4; Цитаты (англ.)]) мы можем обнаружить его внимание к «преобразовательному» измерению анализа, которое крайне интересно сопоставить с рассуждениями Карнапа о процедуре прояснения (см. дополнительный раздел о Карнапе и логическом позитивизме (англ.)). Сам Карнап описывал указанную идею Гуссерля как идею «синтеза отождествления смешанного, неартикулированного смысла и впоследствии суженного отчетливого, аритикулированного смысла» [Carnap 1950, 3; Цитата (англ.)]).
Феноменология не была единственным течением за пределами традиции аналитической философии, в рамках которого практиковались аналитические методы. Мы также можем упомянуть в этой связи Р. Дж. Коллингвуда, который работал в традиции британского идеализма, остававшегося серьезной силой вплоть до Второй Мировой войны. В своем «Очерке о методе философии» (1933), например, он критикует муровскую философию и развивает свой собственный ответ на то, что по существу представляет собой парадокс анализа (касающийся того, как анализ может быть одновременно верным и содержательным), который, по его мнению, восходит к парадоксу Менона. В своем «Очерке о метафизике» (1940) он в качестве ответа на то, что казалось ему ошибочным разрывом с метафизикой со стороны логических позитивистов, предлагает свою собственную концепцию (conception) метафизического анализа. Метафизический анализ характеризуется им здесь как обнаружение «абсолютных предпосылок», которые рассматриваются как лежащие в основании различных связанных с работой с понятиями практик, которые можно обнаружить в истории философии и науки, и придающие форму этим практикам. Таким образом, даже у мыслителей, открыто враждебных по отношению к центральным ветвям аналитической философии, анализ — в той или иной его форме — также обнаруживает свое присутствие.
Расширенный список работ по теме можно найти в
Аннотированной библиографии, §5 (англ.).
6. Представления об анализе в аналитической философии и возникновение логического (преобразовательного) представления
Если у аналитической философии и есть какая-то характерная черта, то этой чертой, предположительно, должно быть то значение, которое она придает процедуре анализа. Но, как видно из предыдущих разделов, существует широкий спектр различных представлений об анализе, так что такая характеристика не дает нам никакой возможности отличить аналитическую философию от многих из тех направлений философской мысли, что предшествовали ей или развивались с ней одновременно. Учитывая тот факт, что декомпозициональное понимание анализа, как правило, считается в наше время основным, можно было бы подумать, что именно через него следует характеризовать аналитическую философию. Однако это понимание было преобладающим и в раннее Новое время, и его одновременно разделяли, например, как представители британского эмпиризма, так и Лейбниц. Учитывая, однако, тот факт, что Кант отрицал важность декомпозиционального анализа, можно было бы предположить, что характерной чертой аналитической философии является та значимость (value), которой обладает для нее такой анализ. Это, возможно, верно в случае ранних работ Мура, а также в случае одной из важных ветвей аналитической философии; однако такая характеристика все еще оказывается неприменимой к большей части аналитической традиции. Что действительно является сущностной чертой аналитической философии в том виде, в каком она была основана Фреге и Расселом — так это та роль, которую в ее рамках играет логический анализ, связанный с развитием современной логики. И хотя иные и более поздние формы анализа, такие как анализ языка, были связаны с системами формальной логики не столь плотно, центральная идея, стоящая за логическим анализом, оставалась неизменной и в их случае.
Описание метода древнегреческой геометрии у Паппа свидетельствует о том, что регрессивное понимание анализа было в то время основным, — вне зависимости от того, сколько других трактовок анализа можно было бы считать имплицитно в нем содержавшимися (см. дополнительный раздел о Древнегреческой геометрии (англ.)). В раннее Новое время широкое распространение получило декомпозициональное понимание (см. Раздел 4). Что является отличительной чертой аналитической философии — или, по крайней мере, той ее центральной ветви, начало которой было положено работами Фреге и Рассела, — так это ориентации на то, что выше было названо преобразовательным или интерпретативным измерением анализа (см. Раздел 1.1). Любая аналитическая процедура предполагает определенную структуру интерпретации, и, собственно, работа в ее рамках состоит в том, чтобы проинтерпретировать то, что мы намереваемся проанализировать, в ходе процедуры регрессивного движения и разложения на части. Это может также подразумевать какого-либо рода преобразование анализируемого с целью задействовать ресурсы используемой теории или концептуальной структуры. Хорошим примером здесь является Евклидова геометрия. Но еще более очевидно это в случае аналитической геометрии, где геометрическая задача сначала «переводится» на язык алгебры и арифметики, с тем чтобы ее легче было решить (см. дополнительную страницу о Декарте и аналитической геометрии (англ.)). Что Декарт и Ферма сделали для аналитической геометрии, то Фреге и Рассел сделали для аналитической философии. Аналитическая философия является «аналитической» куда скорее в том смысле, в каком «аналитической» является аналитическая геометрия, чем в том грубом декомпозициональном смысле, в каком это представлял себе Кант.
Предвосхищение интерпретативного измерения современного философского анализа можно также усмотреть в средневековой схоластике (см. дополнительный раздел о Средневековой философии (англ.)), и совершенно поразительно, сколько вполне современного интереса к проблемам пропозиций, значения, референции и так далее можно обнаружить в средневековой литературе. Примером интерпретативного анализа в XIX веке также является концепция «парафразы» Бентама, которую сам он характеризовал как «того рода описание, которое может быть произведено путем преобразования в пропозицию, которая имеет своим предметом некую реальную сущность, той пропозиции, которая не имеет своим предметом ничего, кроме фиктивной сущности» [Полная цитата (англ.)]. Он применил эту идею в «устранении с помощью анализа» разговоров об «обязанностях», и обнаруживающееся в этом предвосхищение теории дескрипции Рассела было отмечено, помимо прочих, Уиздомом [Wisdom 1931] и Куайном в «Пяти вехах эмпиризма» [Цитата (англ.)].
Однако ключевым моментом в возникновении именно аналитической философии XX века была разработка теории квантификации, которая дала в руки аналитическим философам намного более мощную интерпретационную систему, чем какая бы то ни было из тех, что была доступна их предшественникам. В случае Фреге и Рассела той системой, в которую «переводились» высказывания (statements), была логика предикатов, и открытое таким образом расхождение между грамматической и логической формами высказываний означало, что сам процесс перевода стал предметом философского интереса. Это привело к более ясному и глубокому осознанию проблем, связанных с тем, как мы используем язык, и его способностью вводить нас в заблуждение, а также с неизбежностью повлекло за собой постановку семантических, эпистемологических и метафизических вопросов, касающихся отношений между языком, логикой, мыслью и реальностью, которые по сей день лежат в самом сердце аналитической философии.
Как Фреге, так и Рассел (после ранних заигрываний последнего с идеализмом) стремились показать, что, вопреки Канту, арифметика представляет собой систему аналитических, а не синтетических истин. В своих «Основаниях» Фреге предложил переработанную им концепцию аналитичности, которая, насколько можно судить, выделяет и обобщает логический критерий аналитичности Канта в противоположность его феноменологическому критерию, т.е. (ANL) в противоположность (ANO) (см. дополнительный раздел о Канте (англ.)).
(AN) Истина является аналитической, если ее доказательство опирается только на общие логические законы и определения.
Вопрос о том, являются ли аналитическими арифметические истины, в таком случае сводится к вопросу о том, могут ли они быть выведены чисто логическим образом. (Уже здесь перед нами предстает «преобразование» на теоретическом уровне, подразумевающее переинтерпретацию самого понятия аналитичности). Фреге понял, что, чтобы доказать возможность этого, ему нужно разработать логическую теорию, способную формализовать математические высказывания, которые, как правило, содержат в себе явление «множественных обобщений» (multiple generality) (например, «За всяким натуральным числом следует другое», т.е. «Для всякого натурального числа х существует другое натуральное число у, следующее за х»). Разработка такой теории, которую он произвел, расширив использование математического анализа в терминах аргументов и функции на логику и предложив нотацию для обозначения квантификации, по существу являлась главным достижением его первой книги, «Begriffsschrift»[7] [Frege 1879], в которой он не только создал первую систему логики предикатов, но также, используя эту систему, предложил успешный логический анализ <процедуры> математической индукции (см. [Frege FR, 47–78]).
В своей второй книге, «Основания арифметики» (1884), Фреге развил описанные идеи, предлагая логический анализ высказываний о числах. Его главной идеей здесь была мысль о том, что высказывание о числах содержит в себе утверждение о понятии. Такое высказывание, как «У Юпитера четыре луны», должно пониматься не как предицирующее Юпитеру свойство иметь четыре луны, а как предицирующее понятию «луна Юпитера» свойство второго уровня «иметь четыре случая реализации (instances)», которое поддается логическому определению. Важность предложенной здесь Фреге конструкции станет понятной, если подумать об отрицательных экзистенциальных высказываниях (которые эквивалентны высказываниям о числах, в которых речь идет о числе «0»). Возьмем, например, следующее отрицательное экзистенциальное высказывание:
(0a) Единорогов не существует.
Если мы попробуем проанализировать его декомпозиционально, предполагая, что его грамматическая форма отражает его логическую форму, то мы вскоре должны будем задать себе вопрос, что же это за единороги, которые обладают свойством не-существования. Мы можем тогда оказаться вынуждены постулировать наличие (subsistence) — в противоположность существованию (existence) — этих единорогов, как это и делали Мейнонг и ранний Рассел, чтобы у нас было нечто, что могло бы быть субъектом нашего высказывания. С точки зрения Фреге, однако, отрицать, что нечто существует, — значит просто утверждать, что понятие, о котором идет речь, не имеет случаев реализации: нет никакой нужды постулировать какой бы то ни было таинственный предмет. Фрегеанский анализ высказывания (0a) состоит в переформулировке его в высказывание (0b), которое затем может быть легко формализовано в новой логике в виде (0c):
(0b) Понятие «единорог» не имеет случаев реализации (is not instantiated).
(0c) ~(∃x)Fx.
Похожим образом, сказать, что Бог существует, — значит сказать, что понятие «Бог» (единично)реализовано, т.е. отрицать, что это понятие имеет 0 случаев реализации (или же 2 или больше случаев). С этой точки зрения, существование более не рассматривается как предикат (первого уровня), но вместо этого экзистенциальные высказывания анализируются в терминах предиката (второго уровня) «иметь случаи реализации», обозначаемого посредством квантора существования. Как указывает Фреге, это дает нам возможность весьма тонко указать на главную проблему онтологического аргумента, по крайней мере в его традиционной форме [GL, §53]. Все те проблемы, которые возникают в случае этого аргумента, если мы пытаемся применить декомпозициональный анализ (по крайней мере, если мы пытаемся сделать это с наскоку), здесь просто отпадают, хотя, конечно, нам все еще остается нужным дать некоторое объяснение понятий и кванторов.
Число возможностей, которые открывает эта стратегия «перевода» на логический язык, огромно: мы более не обязаны считать поверхностную грамматическую форму высказывания проводником к его «настоящей» форме, а также получаем в свое распоряжение способы репрезентации этой последней. В этом и состоит значимость логического анализа: он позволяет нам «устранять с помощью анализа» («analyze away») проблематичные языковые выражения и объяснять, что в их случае происходит «в действительности». Наиболее известный случай использования этой стратегии представляет собой теория дескрипции Рассела, которая, в свою очередь, оказала огромное влияние на идеи «Трактата» Витгенштейна (см. дополнительные разделы о Расселе (англ.) и Витгенштейне (англ.)). И хотя последующие философы поставили под вопрос идею возможности единственного окончательного логического анализа высказываний, идея о том, что обыденный язык может систематически вводить нас в заблуждение, сохранила свои позиции.
Чтобы проиллюстрировать это, мы можем рассмотреть следующие примеры из классической статьи Райла 1932 года «Выражения, систематически вводящие в заблуждение».
(Ua) Необязательность предосудительна.
(Ta) Джону отвратительна мысль о посещении больницы.
В каждом из этих случаев мы можем испытывать искушение осуществить излишнее овеществление, сочтя, что «необязательность» и «мысль о посещении больницы» отсылают к неким предметам. Именно поэтому Райл описывает эти выражения как «систематически вводящие в заблуждение». (Ua) и (Ta) должны поэтому быть переформулированы:
(Ub) Любой необязательный человек заслуживает того, чтобы другие люди порицали его за то, что он необязателен.
(Tb) Джон ощущает себя несчастным, когда он думает о том, что ему придется претерпеть, если он пойдет в больницу.
В этих формулировках более вообще не идет речи о «необязательности» и «мыслях», так что больше нечему оказывается побуждать нас постулировать какие бы то ни было соответствующие ему сущности. Проблемы, которые возникали ранее, были «устранены с помощью анализа».
Во время написания «Выражений, систематически вводящие в заблуждение» Райл так же, как и Фреге с Расселом, предполагал, что у любого высказывания есть лежащая в его основании логическая форма, которую нужно лишь раскрыть в ее «правильной» формулировке [Цитаты (англ.)]. Однако когда он отказался от этого предположения (по причинам, указанным в дополнительном разделе о Кембриджской школе анализа (англ.)), он не стал при этом отказываться от лежащей за идеей логического анализа мотивацией — показать, что не так с вводящими в заблуждение суждениями. В «Понятии сознания» [Ryle 1949], например, он пытался объяснить то, что он называл «категориальной ошибкой», имеющей место в случае разговоров о сознании как о некоем «привидении в машине». Его целью, как он писал, было «исправить логическую географию знания, которым мы уже обладаем» [Ryle 1949, 9], и эта идея впоследствии привела к формированию «нередуктивных», «связующих» пониманий анализа, в которых акцент делается на прояснении отношений между понятиями при условии отсутствия предположения о том, что существует некий привилегированный набор базовых по своей сути понятий (см. дополнительный раздел об Оксфордской лингвистической философии (англ.)).
Существование всех этих разнообразных форм логического анализа говорит прежде всего о том, что в понятие анализа в аналитической философии вкладывается куда более богатое содержание, чем просто «разложение» понятия на его «составляющие». Это, однако, не значит, что декомпозициональное понимание анализа не играет в аналитической философии вовсе никакой роли. Это понимание вполне можно в ней обнаружить, например, в ранних работах Мура (см. Дополнительный раздел о Муре (англ.).) Можно также считать, что оно находит свое отражение в подходе к анализу понятий, который имеет своей целью установить необходимые и достаточные условия для их правильного применения. Концептуальный анализ в этом смысле восходит к Сократу ранних диалогов Платона (см. дополнительный раздел о Платоне (англ.)). Однако своего расцвета он, пожалуй, достиг в 50-е и 60-е годы XX века. Как уже говорилось в Разделе 2, определение «знания» как «обоснованного истинного мнения», пожалуй, является наиболее известным примером <результата такого анализа>; именно это определение подверг критике Гетьер в своей классической статье 1963 года (подробнее об этом см. статью Энциклопедии об Анализе знания (англ.)). Пускай установление необходимых и достаточных условий больше не рассматривается как основная цель концептуального анализа — особенно в случае таких философских понятий, как «знание», вокруг которых идут ожесточенные споры, — однако рассмотрение таких условий остается полезным инструментом в инвентаре аналитического философа.
Дальнейшее обсуждение указанных проблем можно найти на дополнительной странице о
Представлениях об анализе в аналитической философии (англ.).
Расширенный список работ по теме можно найти в
Аннотированной библиографии, §6 (англ.).
7. Заключение
История философии открывает нам богатый источник различных представлений об анализе. Их истоки, вероятно, лежат в древнегреческой геометрии, и в этом смысле на историю аналитических методологий можно смотреть как на ряд примечаний на полях Евклида. Однако процедуры анализа развивались по двум различным, хотя и связанным друг с другом путям в рамках двух традиций, берущих свои начала от Платона и Аристотеля соответственно; в основании первой лежал поиск определений, тогда как в основании второй — идея регрессивного восхождения к первым причинам. Два полюса, представленные в этих двух традициях, определяли собой пространство аналитических методологий вплоть до самого конца раннего Нового времени, и в каком-то смысле до сих пор находят свое отражение в наших современных представлениях об анализе. Создание аналитической геометрии в XVII веке привело к появлению более редуктивной формы анализа, а затем аналогичная ей и даже еще более мощная форма анализа появилась на рубеже XIX и ΧΧ веков в работах Фреге и Рассела. Несмотря на то, что концептуальный анализ в его декомпозициональной форме, описанной в работах Лейбница и Канта и воспринятой Муром, часто рассматривается как наиболее существенная характеристика аналитической философии, в действительности в основании аналитической традиции лежит не он, а логический анализ, подразумевающий необходимость перевода анализируемого в определенную логическую систему. Анализ также нередко рассматривается как исключительно редуктивная процедура, однако связующие формы анализа ничуть не менее важны. Связующий анализ в его историческом наклонении кажется особенно уместным, например, для понимания самого явления анализа.
Библиография
Ниже следует подборка тридцати классических и новейших работ последнего полувека, которые в совокупности описывают весь спектр различных представлений об анализе в истории философии. Более полная библиография, включающая в себя все цитированные в статье труды, расположена в ряде дополнительных документов, разделенных так, чтобы соответствовать разделам этой статьи.
Аннотированная библиография об анализе (англ.).
Baker, Gordon, 2004, Wittgenstein's Method, Oxford: Blackwell, especially essays 1, 3, 4, 10, 12.
Baldwin, Thomas, 1990, G.E. Moore, London: Routledge, ch. 7.
Beaney, Michael, 2004, ‘Carnap's Conception of Explication: From Frege to Husserl?’, in S. Awodey and C. Klein, (eds.), Carnap Brought Home: The View from Jena, Chicago: Open Court, pp. 117–50.
–––, 2005, ‘Collingwood's Conception of Presuppositional Analysis’, Collingwood and British Idealism Studies 11, no. 2, 41–114.
–––, (ed.), 2007, The Analytic Turn: Analysis in Early Analytic Philosophy and Phenomenology, London: Routledge [includes papers on Frege, Russell, Wittgenstein, C.I. Lewis, Bolzano, Husserl].
Byrne, Patrick H., 1997, Analysis and Science in Aristotle, Albany: State University of New York Press.
Cohen, L. Jonathan, 1986, The Dialogue of Reason: An Analysis of Analytical Philosophy, Oxford: Oxford University Press, chs. 1–2.
Dummett, Michael, 1991, Frege: Philosophy of Mathematics, London: Duckworth, chs. 3–4, 9–16.
Engfer, Hans-Jürgen, 1982, Philosophie als Analysis, Stuttgart-Bad Cannstatt: Frommann-Holzboog [Descartes, Leibniz, Wolff, Kant].
Garrett, Aaron V., 2003, Meaning in Spinoza's Method, Cambridge: Cambridge University Press, ch. 4.
Gaukroger, Stephen, 1989, Cartesian Logic, Oxford: Oxford University Press, ch. 3.
Gentzler, Jyl, (ed.), 1998, Method in Ancient Philosophy, Oxford: Oxford University Press [includes papers on Socrates, Plato, Aristotle, mathematics and medicine].
Gilbert, Neal W., 1960, Renaissance Concepts of Method, New York: Columbia University Press.
Hacker, P.M.S., 1996, Wittgenstein's Place in Twentieth-Century Analytic Philosophy, Oxford: Blackwell.
Hintikka, Jaakko and Remes, Unto, 1974, The Method of Analysis, Dordrecht: D. Reidel [ancient Greek geometrical analysis].
Hylton, Peter, 2005, Propositions, Functions, Analysis: Selected Essays on Russell's Philosophy, Oxford: Oxford University Press.
–––, 2007, Quine, London: Routledge, ch. 9.
Jackson, Frank, 1998, From Metaphysics to Ethics: A Defence of Conceptual Analysis, Oxford: Oxford University Press, chs. 2–3.
Kretzmann, Norman, 1982, ‘Syncategoremata, exponibilia, sophistimata’, in N. Kretzmann et al., (eds.), The Cambridge History of Later Medieval Philosophy, Cambridge: Cambridge University Press, 211–45.
Menn, Stephen, 2002, ‘Plato and the Method of Analysis’, Phronesis 47, 193–223.
Otte, Michael and Panza, Marco, (eds.), 1997, Analysis and Synthesis in Mathematics, Dordrecht: Kluwer.
Rorty, Richard, (ed.), 1967, The Linguistic Turn, Chicago: University of Chicago Press [includes papers on analytic methodology].
Rosen, Stanley, 1980, The Limits of Analysis, New York: Basic Books, repr. Indiana: St. Augustine's Press, 2000 [critique of analytic philosophy from a ‘continental’ perspective].
Sayre, Kenneth M., 1969, Plato's Analytic Method, Chicago: University of Chicago Press.
–––, 2006, Metaphysics and Method in Plato's Statesman, Cambridge: Cambridge University Press, Part I.
Soames, Scott, 2003, Philosophical Analysis in the Twentieth Century, Volume 1: The Dawn of Analysis, Volume 2: The Age of Meaning, New Jersey: Princeton University Press [includes chapters on Moore, Russell, Wittgenstein, logical positivism, Quine, ordinary language philosophy, Davidson, Kripke].
Strawson, P.F., 1992, Analysis and Metaphysics: An Introduction to Philosophy, Oxford: Oxford University Press, chs. 1–2.
Sweeney, Eileen C., 1994, ‘Three Notions of Resolutio and the Structure of Reasoning in Aquinas’, The Thomist 58, 197–243.
Timmermans, Benoît, 1995, La résolution des problèmes de Descartes à Kant, Paris: Presses Universitaires de France.
Urmson, J.O., 1956, Philosophical Analysis: Its Development between the Two World Wars, Oxford: Oxford University Press.
Перевод А.Т. Юнусова
Как цитировать эту статью
Бини, Майкл. Анализ // Стэнфордская философская энциклопедия: переводы избранных статей / под ред. Д.Б. Волкова, В.В. Васильева, М.О. Кедровой. URL = <http://philosophy.ru/analiz/>.
Оригинал: Beaney, Michael, "Analysis", The Stanford Encyclopedia of Philosophy (Summer 2014 Edition), Edward N. Zalta (ed.), URL = <https://plato.stanford.edu/archives/sum2014/entries/analysis/>.
Примечания
[1] «Conception of analysis» в настоящем переводе данной статьи передается в зависимости от контекста либо как «представление об анализе», либо как «понимание анализа». Важно отметить, что на протяжении всей статьи во всех случаях речь идет об одном и том же смысле слова «conception», однако, поскольку в русском языке точного эквивалента, одинаково подходящего для всех случаев, в которых автор статьи использует этот термин, не существует, в разных случаях его бывает удобно передать разными способами. — Прим. пер.
[2] В оригинале, разумеется, «английский». — Прим. пер.
[3] Все ссылки в тексте даны на английские издания, приведенные автором в «Аннотированной библиографии» (англ.). — Прим. пер.
[4] Цитата приведена в переводе М.А. Гарнцева — см.: Декарт Р. Сочинения в 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1989. С. 126. — Прим. пер.
[5] Цитата приведена в переводе Г.Г. Слюсарева и А.П. Юшкевича — см.: Декарт Р. Сочинения в 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1989. С. 260. — Прим. пер.
[6] Там же, с. 261. — Прим. пер.
[7] Рус.: «Запись в понятиях»; однако, как правило, в нашей традиции, как и в английской, название этого труда Фреге оставляют без перевода. — Прим. пер.
Выделите её и нажмите Ctrl + Enter